Владислав Белов - Несостоявшийся рассвет. За гранью. Повести

В то время деревня Окунево представляло собой одну улицу из покосившихся домов, стоящих недалеко от узкой и мелкой речушки с таким же названием. Двоюродная сестра матери, Грязнова Анастасия, жила без мужа (он пропал без вести в начале войны) и сама растила двоих детей. Работала, как и все окуневцы, в колхозе от зари до зари. Жила бедно и перебивалась, как могла. Тем не менее, она с радостью встретила нас. Утром отпросилась у бригадира, чтобы не выходить на работу и, как надо, встретить дорогих гостей. Затем раздобыла муки. Вместе с матерью, пока мы спали на большой русской печке, Анастасия напекла нам блинов.

В то утро мне совсем не хотелось вставать, но меня разбудили негромкие голоса Кати и Серёжи – моих двоюродных родственников. Сквозь сладкий, но хрупкий сон во время только что наступающего дня до меня донёсся их тихий разговор.

– Смотри, Серёжа, Владик приехал! Тётя Лида привезла его ночью на санках из Евгащино, – услышал я голос Кати. – Ты спал и ничего не слышал, а она говорила, что за ними в тайге всю дорогу шёл огромный волк. Глаза – злые, голодные и в темноте сверкали. Вот.

– А почему он их не стал есть? – послышался над моим ухом голос её брата.

– Тетя Лида сказала, что у неё в руке была большая палка, а за поясом – солдатский нож. Волк и побоялся напасть. До самых наших ворот провожал, пока его собаки не почуяли.

– Да волк любую собаку задерёт! – запальчиво возразил Сергей.

– Дурачок! Когда собак много, волк на них не кинется. Поэтому и отстал. Понял?

– Тише. Кажется, мы Владика разбудили.

Нехотя прощаясь со своим сном, я повернулся к ним.

– А, так вы уже не спите! – неожиданно послышался рядом ласковый голос Анастасии. Она приподнялась к нам, став на печной выступ. – Ну-ка вставайте и умывайтесь. Мы с тётей Лидой вам таких блинов напекли!

В этот же день в Окунево на лыжах примчался Иван. Он попытался уговорить мать вернуться в его дом. Однако она твердо решила больше туда не возвращаться. В глубине души отчим её понимал. Ему тоже надоели бесконечные упрёки матери, и хотелось пожить самостоятельно.

На этом и сошлись: они решили накопить денег, что бы уехать на заработки в Пятигорск. Иван в тот же день вернулся в Евгащино, а я и мать, на время, остались жить у её сестры.

Жить в Окунево мне всегда нравилось. И даже, когда мать с отчимом уехали в конце весны в далёкий Пятигорск, я не почувствовал одиночества – Анастасия и её дети сумели на время заменить её.

Их дом стоял особняком – на самом краю улицы. Он как бы прятался в глубине белых высоких берёз. Во дворе между двумя наклонившимися берёзами висели качели, сделанные из толстой и уже потемневшей доски, привязанной старой верёвкой к стволам деревьев. Сам дом был очень большой. Выложенный из почерневших от времени, дождей и снега огромных брёвен, он походил на жилище великана. Между брёвнами торчал зелёный мох, и весь старый дом как бы врос в покрытую зеленой плесенью болотистую землю.

За домом начинался густой тёмный лес, и была какая-то особая тишина. Изредка она прерывалась противным карканьем ворон да постукиванием дятла. Когда я оказывался там, меня охватывали странные чувства. Здесь было видно, как глубоко просел задний угол нашего огромного строения. Меня это сильно удивляло и пугала сама глубина оседания. «А что там дальше? – часто задавался я одним и тем же вопросом, осторожно обходя углубление, но моё детское воображение не находило ответа. – Когда-нибудь туда провалится и весь дом вместе с нами?» – приходили ко мне невесёлые раздумья. От этих мыслей становилось грустно, и я старался скорее вернуться во двор.

Зато внутри дома было очень просторно и светло. Правда, без мужских рук краска на больших окнах облупилась, а выкрашенные в коричневатый цвет широкие доски просторных палатей, подвешенных под самым потолком, закоптились от дыма печи. Пол был некрашеным. Его мыли нечасто, как правило, перед праздниками. Поливая водой из ведра, пол скребли большим ножом вдоль досок, стараясь соскоблить с них въевшуюся грязь. Затем его вытирали и опять поливали водой. Снова скребли, пока пол не становился белым. Это была не лёгкая работа! Но, когда побелевшие доски окончательно протирали тряпкой, и они высыхали после воды, в доме становилось необычайно уютно и светло, а всё помещение наполнялось ароматом свежевымытого дерева.

Когда Анастасия уходила на работу, мы целый день были предоставлены самим себе. Уходя, она строго наказывала детям и, особенно, Кате следить за мной и не оставлять одного без присмотра. «Меня Лида просила присмотреть за Владиком и не обижать. Слышите? И ты, Катька, отвечаешь за него головой. Не забывай кормить мальчиков. В печи стоит еда, хлеб – на полке. Принесёшь воды и уберись в доме. Будь за старшую», – наставляла она.

«Старшей» Кате было всего десять лет. Она выглядела худенькой девочкой, одетой в поношенное ситцевое платьице, из которого давно выросла. Заплетённые кое-как косички с синими бантиками торчали в стороны. Её лица я не запомнил, но, по-моему, на нём имелись веснушки, и ростом она была намного выше меня.

С Сережей мы были ровесниками, если не учитывать, что мать зарегистрировала моё рождение второй раз. Это был крепыш с белокурыми волосами, веселый и добрый. Мы подружились сразу и почти не расставались до самого моего отъезда в Пятигорск. Тем не менее, не будучи старше, он, как и Катя, опекал меня по-братски и был примером для подражания.

Как-то в конце уже наступившего лета Катя предложила нам сходить в кедровник, чтобы собрать его шишек и полакомиться орешками. До кедровника мы шли не один километр по проселочной дороге между высокими и толстыми елями. И чем дальше мы углублялись в них, тем становилось темнее. Впервые в жизни я, по-настоящему, ощутил тяжёлый аромат таёжного леса, который своими вершинами закрыл небо и, казалось, затих в ожидании своей добычи. Там, в глубине между разлапистыми елями, нам мерещились волчьи глаза или грозное дыхание медведя. От страха мы невольно взялись за руки, и перешли на шёпот.

– Слышите? – тихо произнёс Сережа, указывая на густой кустарник. – Мне, кажется, там кто-то есть.

– Кто? – вырвалось у меня.

– Дед Пихто! – рассмеялся он, довольный шуткой.

После его проделки мы стали опять громко говорить, смеяться, выкрикивать отдельные слоги и слова, чтобы послушать далёкое эхо. Первоначальный страх сменился нервным весельем, которое постепенно отвлекло нас от чар могучей тайги.

И вот мы вышли из полумрачного царства елей. Над дорогой появилось солнце, подул слабый летний ветерок, а впереди, пронизанные яркими лучами света, показались высокие кедры. С криками мы разбежались в стороны, чтобы собирать в траве упавшие с них тёмно-коричневые и пахнущие древесной смолой шишки. Сережа показал мне, как можно вынуть из них небольшие орешки и дал попробовать. Помню, они мне не очень понравились.