Валериу Реницэ - Поэма о наручниках

– Ну а ты как? – Азима внимательно изучает меня, пользуясь, видно, тем, что хорошее зрение возвращается к нему время от времени. – Что же порвал с прежним адвокатом, неплохой ведь? Как-никак вытащил тебя из СИЗО, а это немало по нынешним временам. Понятно, проиграл в первой инстанции, да разве с тобой просто выиграть?

Галя принесла две чашечки кофе на серебряном подносе в виде миниатюрного спартанского щита.

– Слушай, я как раз тот, кто тебе нужен, – с неожиданной теплотой произносит адвокат. – Без пафоса и преувеличений… Дело в том, что я уже третий год веду клиентов по твоей статье. Я сам редактировал ее еще в юридической комиссии парламента, когда объявили о декриминализации экономических статей УК… Объявили по рекомендации Европейского совета и… Тут они смахивают на брежневцев. Усилить и ускорить… Помнишь… хи-хи-хи! – засмеялся вдруг Георгий своим желчным смехом, который помнился мне со студенчества. – Какие все-таки времена были, а, Журавлик? Империя-с! Великая страна, огромные возможности! – Он поднял подбородок и словно вонзился своим незрячим взглядом в прошлое.

«Догребем мы на этот раз до молодых лет, до нашей грошовой драмы? – подумал я. – Вряд ли…» Азима достал из кармана своих странных шаровар выглаженный чистый платок и вытер брызнувшие слезы.

– Извини, теперь давай по делу… Тебе говорили, что я недешево беру? Нет, я, конечно, не самый дорогущий в столице… Будем договариваться по часовому тарифу или?..

В среде профессиональных адвокатов работали два цеха: «борсетники», которые заносили судьям, и «честные», которые пытались вести дела строго по закону, надеясь на редких неподкупных судей. В моем положении я решил нанять мозговитого, но среднего по дороговизне адвоката. Жена поддержала: «Если что, продадим автомобиль… И дачу… Хотя жаль ее, она сейчас в разы дороже!»

Школьные годы вспоминались всегда вместе с веселой, характерной для того времени историей. Районный комитет ВЛКСМ 19 19 ВЛКСМ – Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи; общественная организация СССР. учудил смелый эксперимент – вечеринку школьной комсомольской организации на тему «Что такое любовь?». С поучительными примерами из советской действительности выступила райкомовский куратор – разодетая молодая особа с модной прической с начесом и крупным комсомольским значком на выпуклой груди. Любимчик учителя словесности и победитель районной олимпиады по русской литературе прочитал письмо Татьяны к Онегину, в то время как за толстой колонной зала торжеств шут из параллельного класса ерничал, проводя по щекам смоченными слюной указательными пальцами. Затем гитарист школьного ВИА исполнил песню Высоцкого про советские телефонные сети, которые предлагали «в кредит по талону любимых людей» 20 20 В. Высоцкий «Ноль семь». . Наконец пришло время дебатов, и все ждали, что кто-то нечаянно сорвет этот скучный и продолжительный фарс.

Первой вышла на сцену девятиклассница, известная тем, что сохла по учителю астрономии, но первая же обломалась. Слишком прозрачными выходили у девчонки намеки… Следом за ней появился высокий парень с волевым выражением лица, капитан баскетбольной команды. Глядя в серый потолок, он путал слова, кашлял и краснел. Наконец, чтобы спасти репутацию школы, на сцену выбрался Георгий Азима. Его знали как круглого отличника, свободно разговаривающего на французском с учительницами иностранного языка. «Да, – начал он, – мы тут… о воспетых поэтами нежностях. Но есть и другое высокое чувство… любовь к Родине!» В зале послышались мелкие смешки. «Тихо! – пригрозила районная кураторша. «Нет, ребята, вы не это самое… Я же вполне серьезно…» – попытался продолжить Азима, но раздались откровенные вздохи разочарования; на галерке затопали, пара старшеклассниц издевательски зааплодировала.

За месяц до выпускных экзаменов и произошел тот случай, о котором мы с Азима старались не вспоминать при встрече. По утвердившейся традиции к концу учебного года восьмиклассники и десятиклассники договаривались с учителями насчет кабинетов, где после уроков парами или группой можно было спокойно готовиться к экзаменам. Клава, моя девушка, решила вдруг «причалить» к кабинету французского языка, чтобы гарантированно получить консультации у самого сильного в школе по этому предмету. Клава насмехалась над моими ревнивыми выходками, а на вопрос, почему они с Азима закрываются на ключ, пожимала плечами: «Ты в своем уме? Он меня пальцем не тронет! Сама Света, ну, подруга его, знаешь, что о нем говорит? По-моему, он того… чуточку нездоров!»

Я пошел напролом. Дождался, когда Георгий уедет на республиканскую олимпиаду, и увел Свету с субботней дискотеки. На краешке стадиона, дуреющие от запаха цветущей акации, мы долго тренировали с ней фирменный поцелуй Фанфана 21 21 Фанфан-тюльпан – герой плаща и шпаги одноименного фильма (Франция, 1952). . Света глубоко расстегнула кофточку и изобразила легкий обморок… На другой день Азима ворвался в восьмой класс сразу же после консультаций. «Сопляк! – прошипел Георгий, раскидывая парты на пути ко мне. «А ты думаешь, – оскалился я, – никому не известно, отчего ты стелешься перед районным начальством?» Я лишь озвучил то, о чем не решались говорить другие: без показной «любви к Родине» Азима вряд ли поправил бы оценку по математике и никогда бы не получил золотую медаль. Мы поломали пару стульев. Он разбил мне нос, а сам побежал в медпункт зашивать рассеченную бровь.

– Больше к нему тебя не подпустят… Все, что считаешь нужным, говори сразу при первой встрече… вторая вряд ли будет! – посоветовал мне адвокат, прощаясь. Бачул был его студентом, и Азима, следуя правилам старой чиновничьей школы, позвонил ему при мне, не откладывая. Он с трудом попадал указательным пальцем в мелкие кнопки старой нокии.

– Покровительство первого лица, конечно, дело знатное, но в то же время – немалый риск! – мрачно заметил адвокат, как только мы получили согласие Бачула на аудиенцию. – Вроде как от тюрьмы отмазан, но до приговора, как до Китая пешком. Не то скажешь, подстава какая-то и… прощай! Загудишь прямиком в места не столь отдаленные. Да еще срок дополнительный можешь схлопотать вдогонку!

Я последовал в переговорную за цокающей на шпильках по золотому паркету молодой девушкой, любуясь ее гибким станом. «Чай, кофе?» – протокольно спросила она, не скрывая мастерства виноватого взора. Как и до своего прихода во власть, Бачул устраивал по вечерам дела своих компаний, которые ютились под одной крышей его офиса. Многоэтажный исполин из темно-синего мрамора и сверкающей стали походил по архитектурному замыслу на дубайский дворец. Офис находился на одном из кишиневских холмов, несколько кварталов западнее Дома правительства, и висел, как тяжелый утес, над столицей. Позолоченные обрамления шкафов и широкой столешницы в комнате для чаепития безошибочно указывали на принадлежность хозяина к тому небольшому проценту населения страны, который владеет всеми ее богатствами. Резали глаза контрастные краски широкой плазмы. Принадлежащий Бачулу «Девятый канал» крутил все тот же набивший оскомину сюжет ночного бунта: разъяренная толпа и блестящие щиты полиции перед Президентским дворцом. Раздражал еле слышный в высоких серых колонках скрежет от сгребаемого коммунальной службой мусора, разбитого дворцового стекла.