Сергей Хабаров-Триль - Слабые люди

О.Н. зло улыбается куда-то в сторону, качает головой из стороны в сторону, словно рассматривая свои зубы в отражение, но тут же обращается к камере, в тот же миг напустив на себя суровый вид.

"Если бы я только мог описать, как же сильно себя ненавижу!.. Дерьмо. Слабак. Ничтожество."– с каждым оскорблением улыбка становилась все злее, о чем свидетельствовал все более и более выступающая вперед нижняя челюсть, – "Я работал двадцать с небольшим лет. В общей сложности все эти годы я просыпался каждое утро ровно в шесть утра, выключал один за другим все свои пять будильников, без которых проснуться было просто нереально, отдирал себя от простыней и шатающейся походкой, будто какая-то пьянь, шуровал к раковине. Стоя возле нее в позе перекошенного краба, чистил зубы, затем лез в душ, затем давился завтраком, который потом частенько сблевывал по дороге, надеясь, что никакая приблудная старушка в этот момент не смотрит на меня с вящим отвращением. По дороге к работе я ощущал, как атмосфера давит на мою спину, плечи и виски. "Каждый раз одно и то же!"– думал я и тем не менее шел дальше, готовясь уже в следующие пять минут впахивать аки папа Карло, постоянно воображая, как когда-нибудь выберусь из этого зацикленного в рутине ада и двинусь куда глаза глядят."– двухсекундная пауза в потирании чуть запотевших ладоней,– "А еще мысли… точнее звуки в мыслях. О, я не говорил, нет? Я чертовски люблю музыку, просто обожаю! Не совру, если стану утверждать, что музыка– мой наркотик и моя анестезия! Вся закавыка, как обычно, заключается в самой работе– в течение всего рабочего дня музыку слушать запрещено, о чем утверждает как техника безопасности, так и контракт, который я по своей дурости и подписал. Таковы прелести работы на производстве– всегда нужно быть готовым к форс-мажорам, всегда надо все учитывать даже в том случае, если ты работаешь простым охранником, не говоря уже о том, если ты калибровщик. О том, чтобы на что-то отвлечься, и мысли допускать нельзя– мало ли что! Ах, какие же это были и есть тяжелые часы труда без музыки! Постоянные шорохи, лязги, трескотня в ушах, от которых на постоянной основе страдает сознание, не имеющее возможности абстрагироваться от всего этого шума, от чего постоянно заходится нескончаемым воплем в стремлении воспроизвести в голове другую звуковую дорожку, пусть даже и какой-нибудь всем надоевший трэп! К обеду вся эта какофония доходит до чистого безумия и к концу дня я уже настолько вымотан если не физически, то морально, что домой добираюсь только за счет рефлексов и привычного алгоритма движений, даже не сознавая полностью, куда я иду. Очухиваюсь я уже дома сидя за столом, когда Ира… нет, Мария… да нет же… Сашка подает мне ужин за стол."– пошарив где-то за бортом ванны, О.Н. достает бутылку и делает большой глоток, – "Как я и говорил ранее, Саша– женщина, более-менее располагающая к себе. Во всяком случае я в это верю. Я познакомился с ней пять лет назад и, толком не дав друг другу времени на конфетно-букетный период, эмоциональную притирку, более глубокое ознакомление с внутренним миром друг друга, мы начали жить вместе. Из всех немногочисленных женщин, что у меня были, Саша, наверно, самая… ну, скажу так, чтобы не оскорбить– нормальная. С предыдущими все волей-неволей с моей подачи или нет заканчивалось на одном ладу– измены, затем синяки на их упитых и обмазанных протекшей тушью рожах и пинок каждой под зад в далекое светлое будущее."– смешок,– "А ведь эти бестолочи пытались меня на себе женить, используя не совсем честные методы: шантаж, манипуляции. Подложная беременность. На последнюю я почти клюнул, но обошлось, когда в дело вмешалась третья сторона. Имен называть не буду, не собираюсь и разъяснять, как же был разряжен конфликт– не суть важно. Друг для друга мы все– в прошлом, откуда нет возврата. Другое дело– Саша!"– его голос будто окреп, обрел хрипяще-горделивые нотки, – "Свадьбы не требует, незапланированных сюрпризов нет, готовит вкусно, мозги выносит редко. Мечта для обычного мужика вроде меня, не так ли? Недавно она начала намекать, что неплохо бы обзавестись ребенком, но я не хочу. Не хочу слышать эти мерзкие вопли, менять вонючие подгузники, постоянно носиться в больницу, постоянно недосыпать… Уж последнего мне хватает за глаза и за уши, поверьте на слово! Тем более, что ребенок– не игрушка, даже не домашний питомец, который, если так посудить, зависим от хозяина только при условии неограниченного проживания на его территории. Та же кошка может кормиться за счет мышей в нашем подвале, но ребенок– нет. Ребенок недееспособен после рождения как минимум лет десять, но и после этого срока его придется многому учить, воспитывать, пытаться внушить, что правильно, а что нет, при этом изрядно постаравшись не подавить его, не сломать его хрупкую психику. Ребенок– это слишком сложно, потому что его нельзя просто предоставить самому себе, надеясь, что он сам до всего докумекает. «Не-а, спасибо!»– так я и сказал Саше в ответ на предложение и ей это явно не понравилось. Ответив, что мы еще вернемся к этому вопросу, она сделала вид, что забыла об этом, но я… я чувствую этот взгляд у себя на затылке, когда прохожу мимо нее."– отложив бутылку, О.Н. опустил щеку на край ванны, прикрыв глаза,– "Эх, только бы и ее не понесло в сторону! Ибо женщине, получившей отказ, в голову может взбрести всякое, а коль она что-то задумала, то простыми словами ее никак нельзя остановить. Так уж повадилось, что они почти всегда получают желаемое– не от тебя, так от другого. Желающих услужить полно– не протолкнешься. Я и сам от них мало чем отличаюсь– не удивлюсь, если только лицом. И все же я не сильно беспокоюсь по этому поводу. Почему? Наверно потому, что единственное принятое мною лично решение в жизни– сделать вазэктомию, для чего пришлось дать на лапу доктору– ему профит, мне стерильность. Если бы нас поймали, его бы лишили лицензии, а меня бы, наверное, крупно оштрафовали за уклонение от вклада в демографию. Возможно, кто-то из моих поверхностных в обоих смыслах знакомых задал бы вопрос: "Олег, зачем? Зачем ты это сделал? Ты, что же это, не уверен в даме своего сердца?", а я бы просто не стал отвечать. Я сделал операцию именно потому, что не хочу неожиданностей. Доверяй, но проверяй, не так ли? Вот и я доверяю и вроде неожиданных сюрпризов пока не наблюдается. И, конечно же, никто об этом, кроме моего врача, не знает. И пусть так и остается. И пусть Саша меня не подведет, не одарит последним в жизни разочарованием. Что же до смысла жизни, от обсуждения которого я отвлекся, то я точно не могу узреть его в детях. Слишком ярко помню о том, как отец меня воспитывал, и не желаю представлять, как воспитывал бы их я."