Сергей Хабаров-Триль - Слабые люди

1.Бессилие.

___

Запись 000001. 08.04.2024. 19:43

Шипение. Помехи. Белый шум. Щелчок. Появляется изображение. Мужчина средних лет, средней комплектации, лицо со шрамом, лоб в залысинах. Полуосвещенная комната, старые полувыцветшие обои. Люстру не видно, но ее голубоватый свет опускается прямо на макушку мужчины, вдавливая тени в глазах еще глубже, озаряясь пятном проплешины на макушке. Со скорбным лицом восседает на кресле, приобнимая края подлокотников, чуть покручивая своими запястьями, будто бы лаская их круглые окончания.

"Привет. Меня зовут…" – краткая заминка, секундный спазм – "Меня зовут Олег Никифоров. Мне сорок лет и проживаю я в небольшом городке под названием Сорск. Прожил здесь всю свою жизнь и здесь, по всей видимости, скоро и умру."– снова пауза, затем глаза на пару секунд жмурятся, – "Недавно мне поставили диагноз– опухоль головного мозга. Неоперабельная глиобластома, которая в считанные месяцы разрушит мой мозг и сознание. Началось все несколько лет назад с банальной мигрени, на которую я не обратил внимания– не до этого было. Как и всегда, что-то стояло на несколько ступеней выше, требовало к себе все мое внимание, которое я с готовностью обращал, радуясь возможности отвлечься. Зря. Врачи, обследовавшие меня, сделали неутешительный вывод– жить мне осталось меньше года. Доктор так и сказал: «Уж как повезет.» Черт… возьми! В такое время, в столь неподходящий момент!.. Мне было предложено пройти курсы химиотерапии с целью замедлить рост опухоли и, возможно, способствовать ее уменьшению до операбельных размеров. Составили целый список лекарств, на которых мне бы пришлось попросту разориться, если я хочу сохранить себе жизнь."

Пауза. Человек о чем-то на минуту задумался, скривил губы, качая головой, будто кого-то осуждая. Его пальцы оттарабанили известный мотивчик, затем сжались.

«Я отказался. Не знаю, почему, да и вряд ли хотел знать, честное слово! Черт дернул сказать: "Нет". Доктор не принял моей капитуляции, пытался настаивать, убедить меня не делать поспешных решений, однако я уперся, как баран в новые ворота, и отступать не желал… наверное, впервые за всю свою жизнь. Но, честно сказать, не я отказал. Ну, то есть, я, но… если начистоту, то все случилось непроизвольно. Я даже не успел обдумать точно, чего именно я хочу, прикинуть шансы на успех, подобрать возможные варианты развития событий. Ничего! Это отнюдь не было умным поступком– как говаривал в свое время мой отец: "Отказ не признак благоразумия, но признак слабости." Потому-то он столь легко и поддавался на провокации окружающих его людей, тут же заставляя их пожалеть о содеянном, даже если это был обычный, не заслуживающий не то, что его, но и моего внимания пустяк. Однако я– не мой отец и никогда бы не хотел походить на него, следовать его примеру. Если бы он видел меня сейчас, то не преминул возможностью в очередной раз высмеять мое поспешное решение, заставив сомневаться в своей адекватности и самостоятельности. Я представляю его прямо сейчас и… сомневаюсь. Потому-то, наверно, мне и стоит завтра же позвонить в клинику– сказать, что согласен на что угодно, лишь бы повысить шансы выжить. Отец бы это оценил. А я?.. Я не знаю, стоит ли оно того. Хочется верить, что да, хотя… н-нет…"

Долгая пауза, мужчина закачал головой, сжал руки в замок, облокотившись на колени. Замыленный взгляд приобрел более осмысленное выражение, губы сжались.

"Над этим определенно стоит подумать! Да, да, я подумаю. Столько всего надо обдумать перед тем, как допустить окончательный расклад событий, столько всего переосмыслить! Просто подумать о жизни!.. О, дьявол, за что же мне это?!"

Снова пауза. Чуть заскулив, он вновь переменил положение: откидывается на спинку кресла и его пальцы снова опустились на подлокотники, в нервном возбуждении отстукивая беспорядочную дробь.

"Моя женщина пока не знает. Никто не знает. Ни мать, ни отец, ни Сашенька. Никто. Да и нужно ли им это знать? Честно скажу, сомневаюсь, что об этом вообще стоит заводить разговор, потому что все кончится согласно двум вариантам– или они воспримут все, как данность, или моя болезнь внесет сумбур в их жизни, заставит переступать через себя. Лишит покоя и– я точно это знаю! – неизбежно приведет к ненависти ко мне. А я достаточно хлебнул ее раньше, когда-то в смутно угадываемом прошлом, и не хочу… не хочу больше чего-то подобного. Я в очередной раз стану разочарованием для них, посильной, но до ужаса неудобной ношей, нужда в которой балансирует от нуля до двадцатки. Если бы я был другим человеком, то, возможно, смог бы надеяться на лучшее, но я тот, кто я есть. Обычный человек. А теперь еще и обуза."

Резким движением придвинув кресло к объективу, мужчина пытливым взглядом уставился прямо в камеру, едва касаясь кончиком носа поверхности стекла.

«Знаете, а ведь я даже не знаю, что мне делать. Совсем! Сейчас я смотрю в эту бездушную штуковину и задаюсь вопросами. Первый: зачем я вообще это делаю? Второй: на кой черт сразу после клиники я пошел шляться по городу в поисках чего-то, в чем мог бы забыться, но в итоге потратил деньги на эту бестолковую игрушку с запасом батареи максимум в пять часов? Что я буду с этим делать? Записывать, как Боб Джонс, видеозаписи своему несуществующему сыну? Послания своим родителям, Саше или случайному зрителю? Глупо!"– губы тронула легкая улыбка, – "Это не то, чего мне хочется. Но ответы… возможно, я смогу их найти, если постараюсь! А пока вот это вот…"– тычок пальцем в камеру, – "Это станет моей сублимацией. Пока этого достаточно."

Изображение резко погасло.

Темный экран, редкие щелчки, шипение.

____

Запись 000002. 14.04.2024. 19:09

Тот же мужчина– с этого момента О.Н.– снова сидит в кресле, но на сей раз полностью подобрав ноги в дранных носках. Дневной свет приглушен плотными тяжелыми шторами. Лица не видно– только кончик носа выступает из-под тени. У ножки кресла лежит опрокинутая баночка белого цвета.

"Зар-р-раза, это ненормально! Я не в состоянии понять, как подобное возможно! Мысли об опухоли– единственные, что крутятся в моей голове, потому что все остальное сразу же отступило на задний план и заглохло! Я выхожу на улицу и вижу– смерть! Я иду по мостовым и снова вижу– одну лишь смерть! Смерть везде– в деревьях, источенных термитами, в земле, на каждый метр помеченное чересчур ретивыми животными, в стенах домов, с которых облупается краска и штукатурка– так и вижу, как трещины бегут по блокам и здание разваливается прямо мне на голову, и сразу становится очень, очень уж больно, так больно, как не было до обследования, словно бы диагноз щелкнул внутри меня рубильник и я уже не в состоянии проигнорировать эту боль! Я не могу спать, не могу есть, не могу даже, черт возьми, отлить спокойно! Со вчерашнего дня мое тело трясет, словно пораженное лихорадкой, а в голове– сплошная чернь! Я чувствую, как начинаю ненавидеть свое тело за то, как сильно оно меня подвело, ведь я всю свою жизнь старался поддерживать его в здоровом поле настолько, насколько это было возможно, не обращаясь постоянно к врачам! Постоянно испытываю желание словно бы отомстить ему за ослушание, наказать и заставить снова служить себе, но я… я начинаю ненавидеть свое тело как совершенно абстрагированное от меня живое существо, причиняющее мне боль.