Игорь Синицын - Роман, каких тысячи

Эпизод, который остался в памяти, просто застрял, не претендуя ни на что большее… Они вдвоем шли из приемного в хирургический корпус смотреть поступивших больных. Н. быстро шагала рядом с ним по правую руку и что-то возбужденно докладывала о пациенте, которого госпитализировала с неясным диагнозом. Курчавая голова Н. едва доставала ему до плеча и ей приходилось смотреть на него снизу вверх. Когда стали подниматься по широкой мраморной лестнице на второй этаж, где была операционная, она вдруг споткнулась и упала, грохнувшись всем телом о ступеньки. Не успел он опомниться, и помочь ей встать, как она с неожиданной ловкостью, мгновенно, как ванька-встанька, вскочила на ноги, и словно ничего особенного не произошло продолжила в том же темпе подниматься рядом с ним по лестнице, еще оживленнее продолжая разговор. Это было, как комический трюк в немом кино, как в фильмах Чаплина. Никаких дамских оханий, гримас боли, растираний ушибленного места… все было обращено в насмешку над собственной несуразностью.

Он помнил и их первую совместную операцию – ассистировал Н. на ампутации. Конечно, она волновалась – ее первая самостоятельная операция, и она не хотела ударить перед ним в грязь лицом. Она все делала правильно и очень точно выкроила кожно-мышечные лоскуты, но, как назло, получила кровотечение из бедренной артерии, обычно тромбированной при атеросклеротической гангрене, но, как оказалось, не в данном случае. Она не успела увернуться и кровь из артерии забрызгала ей маску и лоб. Засуетилась, сразу пережать сосуд зажимом не удавалось, и ему пришлось вмешаться. Ничего страшного, типичная ситуация. После операции, сняв с себя окровавленную маску, она с извиняющейся улыбкой на раскрасневшемся лице сказала, что такое могло произойти только с ней и ничего другого ожидать было нельзя.

Себе, как профессионалу, она всегда давала заниженную оценку. И напрасно – он считал ее неплохим хирургом и хорошо думающим врачом, что встречается вовсе не часто.

Да… бригадный подряд -это вещь. Он катался, как сыр в масле. Его обихаживали, как «кота», нарочито утрировано, гротескно. Проблема питания на дежурствах перестала существовать. Его «козочки» таскали из дома пухлые целлофановые пакеты, набитые кулинарными изысками и продовольственными дефицитами. Мама у Н. преподавала русский язык и литературу в школе рабочей молодежи, а, выйдя на пенсию, работала в гардеробе Мариинского театра и имела возможность пользоваться театральным буфетом, откуда приносила домой очень вкусные сосиски. Естественно, что эти сосиски часто оказывались на столе их дежурной бригады. Распивая чай, они в шутку прикидывали, как следует изменить облик крохотной кухоньки для персонала в приемном покое – на стенах будут развешены разделочные доски, ножи разных калибров, полочки, уставленные горшочками и жестяными коробочками для круп и специй; на плитах попыхивают кастрюли, шипят раскаленные сковородки… а сами они в клубах кухонного пара, раскрасневшиеся и хорошенькие, в передниках снуют от плиты к плите с поварешками в руках, наспех пробуя, помешивая, соля, регулируя огонь… К нему они обращались «хозяин», в шутку, по аналогии с Вилли Старком. У Ридовны это особенно хорошо получалось, когда она принималась канючить: «Хозяин, вы же знаете, как я к вам отношусь… И все наши ребята… Мы вас так любим, хозяин… Дайте холецистит прооперировать». В общем, послушать со стороны, так всю компанию надо незамедлительно отправлять в дурдом.

Тем не менее их хирургическая бригада была лучшей, их ставили другим в пример – никогда никаких конфликтов, жалоб, все сделано вовремя и как положено. Администрация подозревала, что в данной бригаде на должной высоте находится идейно-воспитательная работа, высокая требовательность к себе и дисциплина. Конечно…Два наряда вне очереди за малейшую провинность! Под нарядом подразумевалось заучивание наизусть стихов Лорки. Впрочем, на это была способна только Ридовна, проштрафившись, она честно декламировала на следующем дежурстве «Сомнамбулический романс» или «Неверную жену», а он еще требовал, чтоб обязательно в переводе и Савича, и Гелескула. «Люблю тебя в зелень одетой…» или «Любовь моя, цвет зеленый…».

Лене они тоже нравились. Наверное, они напоминали ей себя в ту пору, когда после института начинала работать хирургом в Кольской ЦРБ под Мурманском – такие же молодые, такие же неопытные и преданные делу. В ноябре Лена даже позвала их в гости, на день рождения Даши, которой исполнялось четыре года. Н. тогда подарила Даше книжку о Робин Гуде… Скорее всего из собственной библиотеки. А еще запомнилось, как она молола кофе на кухне. У Лены была , купленная еще на севере, оригинальная кофемолка в виде массивного латунного цилиндра, очень мелко молола, но отличалась чересчур тугим ходом ручки, даже он уставал когда крутил. Н. уселась на табуретке : «Сейчас я покажу, как это делают кавказские женщины», сильно расставила ноги, так что юбка длинного платья провисла меж колен до пола, уперла дно кофемолки в бедро и с бычьим упорством, низко нагнув голову, обстоятельно принялась за дело.

Иногда они после дежурства заезжали к Н домой, она единственная из них жила неподалеку от больницы – на Кораблестроительной улице, в четырехкомнатной квартире вместе с родителями и старшей сестрой. Так как дело происходило в утренние часы, то никого из домочадцев в это время уже не было дома – все работали. А они запасались в соседнем универсаме бутылкой «Чинзано», и потом распивали ее на кухне, снимая накопленную за сутки усталость и обсуждая прошедшее дежурство. Бутылки, как правило не хватало, и тогда посылали Ридовну, как самую молодую, за второй. Ридовне двадцать шесть, на год моложе Н. Открытая, наивная душа и азартно самоуверенный ум мешали Ридовне разглядеть то, что уже зарождалось в мешанине их игр и дела. Ридовна искренне полагала, что он тайно влюблен именно в нее.

Может, все началось с того «неввозного» дежурства в среду, когда они с Н. дежурили вдвоем. По средам больница не работала по скорой, больные не поступали, а оставленные под наблюдение на отделениях в тот день в операциях не нуждались, и уже в первом часу ночи они могли с чистой совестью отправиться в комнату отдыха, спать. Они легли в койки, намереваясь еще почитать перед сном, но так и не притронулись к своим книгам. Он не помнит почему попросил ее рассказать о себе, о том, кто ее родители, как познакомились, откуда родом и она стала рассказывать о своей семье, охотно, словно старясь угодить ему, и оказалось, что родословные у них во многом схожи. И у него, и у Н. мамы были учительницами, обе преподавали русский язык в средней школе. Отцы воевали, у Н. – танкистом, он не был профессиональным военным как у него, и после войны избрал штатское поприще. До недавнего ухода на пенсию возглавлял крупное фармацевтическое производство. Также как и у него в семье, более благородная, дворянская кровь, наблюдалась по материнской линии, отцы же происходили из крестьян. Девичья фамилия мамы – Добрина. А родители познакомились в Конуше, поселке Архангелськой области, куда в тридцатые годы было отправлено в ссылку раскулаченное семейство деда – папиного отца, и в это же время там оказались Добрины, приехавшие в Конуши в поисках работы. Родители тогда были еще детьми, вместе учились в тамошней школе, а поженились уже после войны…