Ольга Лайтман - Анатомия мечты

Прежняя мысль уже забылась, или превратилась в картину иного свойства после соприкосновения с чувством необычайной силы, которую Лира носила в себе, как запечатанную тайну, свою бесконечную и трогательную любовь человеческого существа к великой тени библейского Бога. Портреты этого создания попадались ей обычно пугающе – отвратительными и мрачными. Лира находила, что это неправильно и видела в них только историю развития человеческого сознания, не более того. Ее любовь подсказывала ей, что в изображениях парнокопытных уродцев, человек выплескивал страх перед собственной тенью, Великим Черным Демоном, пытаясь отгородиться от своей тварной сути, от бессилия перед инстинктом, и тем самым польстить жестокой эпохе и успокоить совесть. В рогатых козлоподобных существах отражалось лишь невежество, которое и порождало истинное, зло изобретенное сознанием – фашизм во всех его проявлениях, искаженную добродетель, которая пряталась за святыми именами, да благими намерениями.

Сначала Лира негодовала, просматривая сотни гравюр, рисунков и живописных полотен, пока не наткнулась на произведения мастера Доре, а после ее сердце успокоилось на полотне Врубеля. Она приобрела постер “Демона сидящего” и сделала из него довольно большую картину, которую и повесила у себя в спальне напротив кровати, над изголовьем у нее призрачно белело распятие, тонкий продолговатый крест, вырезанный из слоновой кости. Лира часто молилась перед ним, а в спину ей глядели темные задумчивые глаза Демона.

Лежа в кровати без сна, она иногда дергала шнурок ночной лампы и, с нежностью, и щемящим восторгом, мечтала, глядя на картину, окутанную романтическим полумраком. Облик Люцифера она додумала сама, часто погружаясь в свои фантазии, мысленно выписывала собственное полотно.

“ Каков запах его волос? Какие они, мягкие, как шелк или атласным каскадом спускаются вдоль спины? Его тело – совершенство, а черты лица неописуемо красивы. Что увидит душа, если заглянет в его глаза и каков их цвет? У Люцифера должны быть особенные глаза, к черным волосам нужен контраст, либо темно – серые, либо синие. Да, скорее синие, как летнее ночное небо и в них отражаются звезды”.

Лира, как одна из вымирающего племени романтиков, грезила о своей мечте, любила ее тайно и лелейно, тосковала по той картине, которую нарисовало ее воображение, а воображению лишь страстное сердце могло подкладывать волшебные кисти и краски, но кто сообщал это сердцу?

Лира верила и благодарила Творца за столь неожиданное и странное чувство, но все же иногда сомнения терзали ей душу. И лишь в своих молитвах она просила Бога помочь ей разобраться в себе и примирить вечно враждующие легионы мыслей и чувств.

“ Дорогой Отец, я люблю Тебя и дар Твой непостижим пока для моей души. Как мне понять, что это истина и я не схожу с ума! Почему я не могу поверить в правдивость своих чувств? Как мне перешагнуть тот барьер, который отделяет Твою правду от моих грез, Твою волю от моих сомнений? Ты, Всеблагой даровал мне эту странную любовь и ни о ком другом так не тоскует мое сердце.”

Когда Лира носила еще плиссированные юбочки и широкие банты, ей встретилась цыганка. Из шумной стайки школьниц, спешащих в кафе, она выбрала почему – то ее. И Лира, повинуясь гипнотическому взгляду черных бесоватых глаз, послушно протянула руку. Цыганка смогла увидеть путь, но суть Замысла и причина были от нее скрыты.

– Благодать Божья на тебе, деточка. Будешь счастливой, и будет любовь большая. Но жизнь твоя не долгая, из-за любви погибнешь.

Подружки, плотно обступили гадалку и слушали раскрыв рты, пока кто – то самый бойкий не спросил о той самой любви.

– Кто же станет избранник твой? – цыганка пристальнее стала вглядываться в испещренную тонкими линиями ладонь. – Все скажу, все. На руке вся судьба написана, как на карте, – приговаривала она, хмуря широкие брови.

Лира с изумлением и мелким страхом взирала на гадалку, а она то приближала, то отстраняла ее узкую ладонь, пока цыганские глаза не округлились и отбросив руку, она часто закрестилась, забормотала что – то на своем языке..

– Не надо денег! – крикнула она и быстро пошла прочь.

Лира помнила этот эпизод и по сей день. Тогда внезапный побег гадалки испугал ее, да и теперь она не слишком верила предсказанью. Однако чувствовала смутно, что в чем – то цыганка была права.

II

Тяжелый гул шагов удалялся в сгущающийся мрак. Она не видела лица, только силуэт со спины, который растворился в чугунном отзвуке эха. Тогда страх смерти впивался в ее сердце, уши закладывало от понимания неотвратимого конца. Лира всегда тяжело отходила от этого сна. Она долго молилась, укрывшись с головой одеялом. Потом сердце ее успокаивалось и вновь наполнялось светом. Страх, пережитый во сне, исчезал. Приходила все та же безмятежность, все та же любовь. «Светоносный», – шептала она закрыв ладонями лицо, улыбаясь счастливо. В этот момент душа ее возносилась в чистые сферы и сладостный восторг охватывал все ее существо. «Я понимаю почему так!» – шептала она и из закрытых глаз катились хрустальные слезы. Никто и никогда не видел этих слез, ее молитвы были слышны только Иному миру, ее чувства были так искренне горячи, что достигли Престола Его. И Он, Непостижимый и Предвечный, легким эфиром касался ее души, которая наполнялась благодатью и тем живым теплом, которое отличает ангельское детство от беспокойной молодости или осеннего покоя средних лет. В эти моменты, Лира любила все вокруг, забывая о страшном сне, он становился просто иллюзией, как и вся мирская жизнь. И проснувшись со счастьем в душе она начинала день, самый, что ни наесть обычный, но для нее неповторимый. Лира с легким сердцем спешила на работу, где ее ждали пожелтевшие фолианты старинных манускриптов, которые необходимо было перевести. Кропотливый, требующий усидчивости труд, не был в тягость. Ей нравилось погружаться в иную действительность, и часто все эти гримуары и старые древненемецкие сказки с заклинаниями, загоняли ее мысли в русло сухого скептицизма. Лира умела отгораживаться от прочитанной информации, которая все же вызывала у нее приступы черного юмора.

Однажды она переводила с латыни одну ветхую книжицу, страницы которой приходилось осторожно переворачивать пинцетом, а лицо закрывать маской. В той книжке один сумасшедший саксонец тщательнейшим образом описал ритуалы вызова духов четырех стихий да еще, якобы, заставил их служить себе. «Чего он надышался и каких грибов наелся, чтобы выдумать все эти манипуляции?» – вздыхала Лира, когда переписывала очередную порцию ингредиентов. Ей уже попадались подобные поваренные книги, где какой – нибудь монах, устав от молитв и однообразной жизни, замечтавшись о вселенском могуществе, баловался колдовством, вызывал демонов, беседовал с ними, а потом записывал всю эту ахинею на пергамент. Подобные записки сумасшедших имели большую ценность среди коллекционеров и библиотек, Лира же считала их доказательством того, что в средние века добрая половина монастырского населения, да и человечества вообще имела общий диагноз – шизофрения с бредом величия, маниакальный психоз и белую горячку. Однако переводы она делала прекрасно, тексты сдавала вовремя, за что и была любима шефом.

Читать дальше