Ольга Лайтман - Анатомия мечты

– Может Бог еще сделает для тебя подарок, – произнесла Лира, обняв погрустневшую подружку. – Ты очень красивая женщина, Виктория, и что бы ни случилось, будь тем, кто ты есть.

– Можно я останусь сегодня у тебя? – сквозь слезы промяукала Виктория.

– Конечно. И зачем спрашивать, ты можешь жить у меня сколько захочешь.

Лира всегда радовалась когда Виктория или Виктор подолгу задерживался у нее. Он приходил когда болел, полный отчаяния и депрессивных мыслей, когда заканчивался его очередной неудачный роман, и Лира, как могла, старалась залатать его разбитое сердце, когда какая – нибудь киношная мелодрама бередила его чувствительную натуру и повергала в бездну одиночества. В такие периоды они подолгу разговаривали, а потом, Виктория, укрытая одеялом, после согревающего травяного чая жалобно просила почитать ей книжку. Лира перепробовала всевозможных авторов, но привести в норму расшатанные нервы подруги неизменно помогал Дюма или «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго» Вальтера Скотта. Все остальное наводило на нее скуку, или повергало в еще более мрачное состояние. Поэтому Лира, как образцовая мать, садилась на край кровати возле своего почти двухметрового ребенка и терпеливо, с выражением, читала этому хрупкому созданию одни и те же книжки.

Через несколько дней Виктория оживала и тащила Лиру в их любимую кофейню с чудесными красивыми пирожными, которые было жалко есть. Потом она могла загулять на всю ночь в клубе, а утром привести с собой прекрасного незнакомца. Случалось, что Лира плелась с работы с гудевшей головой, и уже издалека замечала припаркованные в беспорядке машины. Это был верный признак присутствия дома веселой компании подружек Виктории. Лира ускоряла шаг, и уже выпрыгнув из лифта на седьмом этаже, тихонько подходила к двери своей квартиры, откуда доносились музыка и смех. Она немного медлила прежде чем нажать кнопку звонка, нарочно сдерживая волнительное нетерпение, словно перед прыжком в кроличью нору, где ее ожидала Страна Чудес с фейерверком эмоций и морем теплоты, которое дарили ей эти дивные необычные женщины.

Подружки Виктории любили ее, учили краситься и одеваться, все время причитали как несносно Лира выглядит в своих джинсах и майках. Лира до боли в животе смеялась их скабрезным и не злым шуткам по – поводу ее монастырского образа жизни, ей приятны были их попытки сделать из нее истинную Леди и королеву красоты, которые проводились всегда громко. С завидной активностью в выборе подходящего для Лиры туалета, они мгновенно умудрялись сделать в квартире фантастический бардак. Но потом, когда ее внешний вид был выше всех похвал, вся эта гомонящая и яркая толпа сбивалась в единую пеструю лавину и тащила Лиру в клуб. А на утро они с Викторией еле волокли ноги домой. Виктория падала на кровать, а Лира с кружкой кофе в одной руке и увесистой сумкой в другой, бежала на работу. Там она обычно запиралась в кабинете и спала на столе, подложив под голову куртку. Но несмотря на бессонные ночи и полный свинарик, который царил дома, она чувствовала себя счастливой и легкой.

Дом затих, Виктор блаженно посапывал на диване в гостиной, а Лира лежала в темноте без сна, мысленно копаясь в своем прошлом. Виски не принесло желанного забытья, а лишь усугубило ощущение провала в бессмысленность собственной жизни. “Может быть Господь уже посылал мне любовь, а я не заметила ее? Но можно ли не заметить солнце?” – думала Лира. Она перебирала воспоминания одно за другим, раскладывая их перед собственной душой, словно открытки, цветные и черно – белые, яркие или поблекшие от времени, и не одна из картинок не тревожила ей сердце. Душа спокойно взирала на лица и события, но без трепета и сожалений, когда перед ней представали все джентльмены, которые встречались на ее пути. Их внимание, а порой и настойчивость служили лишь лейкой для ее самолюбия. Но никого из них не любило ее сердце, вспыхивала иногда короткая страсть, как напоминание о принадлежности к миру животных. А потом, когда все проходило, неизменно всплывал один вопрос “Зачем?”, и этот вопрос был наполнен больше удивлением, чем пустотой. Через всех этих мужчин Бог будто испытывал ее, или давал ей выбор или шанс, и все эти не сложившиеся и не начавшиеся отношения составляли ее жизнь в прошлом, которое поблекло перед жизнью в настоящем. Но и за прошлое Лира искренне благодарила Бога сейчас, пока это чувство не возросло, потому что ее мысли вошли в другое русло. Рассвет для нее начался с черно – белых гравюр мастера Доре.

“Дорогой Отец, Создатель, единство с Тобою я ощущаю сейчас, когда в сердце моем Ты возжег звуки бессмертной поэзии! Об этом знали только Великий Тициан и божественный Иоганн Бах, это была их неосознанная тайна, а Ты дал мне возможность осознать ее! Я родилась вновь и только тогда смогла увидеть какой яркий и прекрасный мир выстроил Ты одним дыханием Твоим! И дыхание Твое я чувствую в сердце, ибо наполнено оно счастьем выше понимания человеческого, потому что в нем есть любовь. Всей душой, всем существом своим я люблю Светоносного сына Твоего и чувствую, что эта любовь и есть та самая истина, что выстилает дорогу к Твоим пределам! Только через эту вспышку моя душа раскрылась пред Твоей волей, перед силой Твоей Любви. Это ли не благость, которую, Ты Господь наш даруешь нам как бесценное сокровище и отвергать его – значит приговорить свою душу на вечное проклятие. Я люблю Тебя, Благодать Дарующий, как и люблю Светоносного сына Твоего Люцифера!”

Эту запись в своей цветистой тетради Лира сделала достаточно давно и с тех пор решила жить так, как велит ей сердце. Она продолжала любить и была ведома этим чувством. Все стало даваться ей легко и разные мелкие неудачи больше не касались струн ее души. Полюбив, она ощутила бесконечность времени и зыбкую красоту Замысла, и проникнув по другую сторону бытия, забыла суетность, а понятия добра и зла слились воедино. И Лира благодарила Всевышнего за каждый прожитый и еще не пришедший день, благодать одела ее душу тончайшим покрывалом тайного великолепия и парящей восторженности. Это ощущалось как отрешенность счастливого и полного жизни человека. В пространстве ее души противоположности образа Люцифера слились в единое понятие, сознание очеловечило его, наделив красотой и божественной мудростью сердца. И не казался больше странным тот парадокс, что приняв в душу невозможное, любовь к прекраснейшему из херувимов, первому среди детей Его, она стала ближе к Творцу.

Но не всегда в душе ее царили покой и благодать, и сердце подпевало сомну ангельских голосов. Существовать в одном из миров постоянно и отдалиться от бытия земного, оказывалось невозможным, порой внешняя реальность, в которой пребывала Лира в данной ей жизни, заявляла о себе весьма жестоко. Бывали моменты и ситуации, после которых ее безмятежную мечтательность начинало подтачивать уныние и боль. Вид гуляющих в парке влюбленных, бегающие на лужайке дети, болтовня сослуживцах о своих романах и сплетни легкомысленной подружки Виктории о ее ночных похождениях, иногда больно кололи ей сердце. Лира не могла поделиться в ответ собственной историей, поэтому стала просто слушателем и жилеткой, в которую могли поплакать и Жаклин, и Виктория и подружки Виктории, и даже ученый муж Филипп Фрайберг, босс Лиры. Она будто заземлялась, меняя угол зрения в обыденность, и после подобных разговоров задумывалась о будущем, которое рисовалось в довольно мрачном свете.