Алекс Сино - Грандиозный старик

– Фима, а это не опасно? – промямлил я. – А вдруг…

– Что вдруг?! Дядя Леня играет в рулетку каждую неделю. Бабок у него больше, чем у моего и твоего папы вместе взятых. В казино его уважают. Присылают лимузин. Билеты на бокс и концерты вообще дают на шару. Что тебе еще надо знать?

Короче, вместо мастерской мы зашли к Фиме домой, где одолжили у дяди Гарика пиджаки Версаче, галстуки и рубашки. Из зеркала на нас смотрели вполне респектабельные молодые люди.

Оставшись довольными своим видом, мы кинулись к остановке, откуда отходили автобусы в Атлантик-Сити. Билет стоил восемь долларов, но кассы давали бесплатно жетоны на пятнадцать долларов для игры в казино и еще пять на буфет.

– Мы уже по двадцатке заработали, а ты сомневался, – сказал Фима, устраиваясь в кресле.

– А зачем они билеты заставляют покупать сразу в два конца? – спросил я.

– Да ну их с этими билетами! – ответил Фима. – Обратно поедем на лимузине. Пусть знают наших.

В казино курили и громко смеялись. Гремела музыка. Мы протиснулись к столу.

– Что делаем? – спросил я.

– Та-а-ак, – важно протянул Фима, – дядя Леня говорил, что он прибавляет к последнему выигрышному номеру цифру 12 и ставит сразу на 8 номеров по кругу. Также нужно чередовать красное и черное и четное-нечетное. Главное – ставить крупно и удваивать выигрыш.

– Может попробуем вначале сыграть на свои 50 баксов? – спросил я.

– Хорошо! – согласился Фима и тут же выпалил маркеру: «Поменяй нам пятьсот!»

Я отсчитал пять сотен. Фима, подняв глаза к потолку, беззвучно зашевелил губами, потом раскидал фишки по столу. Волчок завертелся.

– Поздравляю, – сказал маркер и придвинул к Фиме маленькой лопаткой внушительную горку фишек. Фима барским жестом потребовал кокаколу.

– Та-а-ак, система работает, – сказал он. – Теперь удваиваем.

Фиме опять пришла горка. Поменьше, но тоже внушительная. Он опять широким жестом раскидал фишки по столу и забормотал:

– Ага… промазал… надо было на 20 ставить. Нечет взял. Еще тысячу поменяй… Еще колы. Неплохо. Не докрутил, подлец… Еще штуку дай… Жарко здесь… Дядя, не курите мне в лицо… Какая там цифра выиграла?

Игра продолжалась недолго. Фима с зеленым лицом побрел к выходу. Рубаха вылезла из брюк неровными волнами, галстук съехал на сторону, пиджак исчез.

– Не понимаю, в чем ошибка? Вроде все делал правильно. Всю обратную дорогу мы молчали.

На следующий день мы с Фимой очень тихо поскреблись в дверь дома, где жил Джоуи Кулак. Он бегло взглянул на нас и спросил, где ключи от машины.

Перебивая друг друга, мы стали объяснять, как мы все хорошо придумали, но как неожиданно провалились наши грандиозные планы стать его партнерами.

– Секундочку… Вы проиграли мои деньги в казино? Мои деньги?!

Джоуи расхохотался, но от его смеха нам стало не по себе.

– Ну, ребята, яйца у вас до пола. Значит так, бегом к Гарику, и чтобы через два часа машина была у моего дома. Не хочу даже думать, что будет, если вы опоздаете.

Машину дядя Гарик отдал свою. Без лишних слов. Помыл, заправил полный бак и отдал. Это была дорогая машина.

В тот день мы с Фимой были нещадно биты своими культурными родителями. Не только в воспитательных целях, но и из предосторожности, чтобы за них это не сделал кто-то другой. Потом дядя Гарик пил с моим отцом. Из-за закрытой двери я слышал его голос:

– Семен, какое счастье, что я имею репутацию у «курносых». Ты не представляешь, как я благодарен Джоуи, что мы потеряли только деньги. Какое счастье…

Мои родители, опять-таки, ради детей, переехали после этого случая в Нью-Джерси, где меня отдали в еврейскую школу. Бедного Фиму отдали в военную академию.

Лет через десять после этого случая по телевизору показывали суд над главным мафиози Бруклина – Джоном Готти. Одним из фигурантов был наш приятель Джоуи. Слушая долгий приговор, он улыбался и сжимал свои чудовищные кулаки.

– Какое счастье, – вспомнил я слова дяди Гарика, – какое счастье…

Как говорится, много с тех пор утекло воды. Я женился и, надо сказать, удачно. Моя жена – Марина – итальянка. Не из Бруклина. По вечерам мы сидим на террасе нашего дома, пьем любимое верментино и наблюдаем, как розовые сумерки опускаются на Неаполитанский залив, растворяют громаду Везувия, подбираются к берегу. Самый красивый вид в мире отходит ко сну. С набережной ветерок доносит волнами звуки любимой с юности песни в исполнении уже какого-то нового, незнакомого мне артиста. Но мелодия и, главное, слова – те же, о стремлении быть не тем, кем тебе полагалось быть.

– Ну, что, мерикано, – улыбается Марина, – hai la vita dolce?

– Si caro, – отвечаю я. – Скажи мне теперь, что я не итальянец?!

Эту историю мне рассказал Фима Краснов из Нью-Йорка. К моменту нашего знакомства он уже был в преклонном возрасте, но всегда энергичен, аккуратен, подтянут и с иголочки одет. Как и многие одесситы, Фима любил океанские круизы, часто ездил в Лас-Вегас, обедал с друзьями в хороших ресторанах центральной части Манхэттена, заказывал дорогие вина и с удовольствием платил за всю компанию. Жил он на Манхэттене в полукруглом доме с видом на Центральный парк. Словом, Фима выглядел успешным американцем, если бы не одна деталь. На кисти его руки синела самодельная татуировка в виде шахматного коня с буквами «К. Ф.», которые я принимал за Фимины инициалы до тех пор, пока не услышал его увлекательный рассказ.

В Одессе Фима заведовал скупкой в знаменитом «Пассаже». Чего он только не повидал за долгие годы работы в торговле! Обычную мишуру он продавал в своей скупке для выполнения производственного плана. Cамые интересные вещи уходили на Одесский рынок – «толчок», мелочовка шла на Староконный рынок. Ну а ценный товар Фима приберегал для себя. Он не брал в оборот ворованного и старался не иметь дело с золотыми монетами и антиквариатом. И не то чтобы он не уважал золотые «цацки», просто за это светила совсем другая статья.

Его старый клиент, Александр Афанасьевич Изминский, иногда заносил Фиме приличные вещи. Семья Изминского жила в огромной коммунальной квартире на втором этаже старинно го дома, когдато принадлежавшего его деду. На чугунных воротах дома сохранился вычурный герб Изминских с буквами «А.И.», а на побитых и грязных мраморных ступенях красовалась надпись на латыни – «Salve». Детей у Изминского было много. Запросы они имели, как настоящие аристократы. А средств, увы, было немного. Вот Александру Афанасьевичу и приходилось расставаться с фамильными вещами.