Андрей А. Сорокин - «А дом наш и всех, живущих в нем, сохрани…». Роман

Тогда Флинт и с Нинкой познакомился. Дородная деревенская девка, платок набекрень, а под платком тугая русая коса вокруг головы. Щеки румяные, глаза большие. Родинка на правой щеке. И всё время хохочет. Над городским студентом подшутить – милое дело. Худой, хилый, да еще и очкарик. Это вам не брутальный деревенский мужик.

– Пойдём, покажу тебе кое—что, как обещал, – сказал Митяй уже после того, как Нинка устроила ему скандал по поводу шкалика. Поскандалила, успокоилась и посадила гостя за стол. Разговор по—настоящему пошёл после того, как выпили «за щи» с Митяем по стакану ядрёного деревенского самогона. Шкалик, купленный в магазине, так и остался непочатым, потому что Нинка достала из своих запасов бутыль первача, которую специально для гостей и хранила. Митяй тащил его за руку, а Нинка то и дело спрашивала о всякой ерунде. «А почему у вас это, а за сколько отдадут то?» «А правда говорят, что у него жена есть? Или врут?» «А она себе операцию сделала или правда такая молодая?». Флинт по части светских новостей был совсем не специалист, поэтому больше улыбался и отвечал невпопад. Так бы и хохотали они с Нинкой под её «первач», если бы Митяй не вскрикнул грубо: «Прекрати, баба!». Нинка обиделась и пошла мыть посуду. А Митяй шатающейся походкой повёл Флинта к сараю «показывать силу».

В сарае было темно. В воздухе разносился запах сухих трав, смешанный с чуть слышным запахом навоза.

– Ты не думай, у нас здесь скотины нет, чисто всё, – сказал Митяй, заметив, как Флинт прищурился от непривычной обстановки.

– Да не, я это, – не нашёлся сразу Флинт. – Травой пахнет. Как на лугу.

– А это я, брат, с травой колдую. От деда научился. Потом покажу, на притолоке у меня целая аптека сушится. А пока – вот.

Митяй смахнул охапку сена в углу, под ней обнаружилась дверца в погреб. Со скрипом хозяин поднял дверцу, присел, пошарил рукой в темноте. Кряхтя, достал свёрток. В большом куске серой мешковины лежало что—то тяжёлое. Митяй ловко поддел свёрток и аккуратно положил перед Флинтом.

– Вот! Силушка наша. Дед говорит, что всю деревню бережёт.

– Это что? – спросил Флинт и попытался развернуть хламиду.

– Не трожь! – вскрикнул Митяй. – Я сам.

В хламиду завёрнуто что—то увесистое, но небольшое, размером с книжку. Флинт даже подумал сначала, что это книга и есть. Но хранить библиотеку в погребе, в хлеву это было странно. Митяй аккуратно разворачивал тряпку. Из—за серой хламиды показалась тёмная доска. На доске – едва заметно в темноте проступило лицо.

– Картина что ли? – осторожно спросил Флинт.

– Сам ты картина, – сказал Митяй шёпотом. – Святой образ это.

Флинта тогда будто молния прошибла. Непонятно отчего он такие чувства тогда испытал. Видно, тронулись в горнем мире какие-то сферы, хотя сам он всегда этому был равнодушен. Голова от тяжёлого хмеля начала проясняться. Почти такую же икону на чёрной доске он видел в квартире бабушки, Марии Петровны, а отец, однажды про ту икону сказал «наш образ». Бабушка в церковь ходила редко, а иконы стояли на полке в углу «по традиции». По крайней мере, она так сама говорила. А чтобы не привлекать внимание, закрывала их кремовыми занавесками в тон обоев в её старенькой квартире. Флинт не помнил, чтобы в ней когда-то делали ремонт, однако квартира всегда выглядела опрятной и чистой. Теперь по воле обстоятельств он в ней хозяйничал.

– Ты чего застыл, как идол забугорный? – ткнул его в бок Митяй.

– Кто? – спросил Флинт, очнувшись, как ото сна.

– Да у нас, за селом, бугор есть в лесу. Там это чудище и стоит! – заржал Митяй. – Ты сейчас на него очень смахиваешь! Ну что, студент? Посмотрел? Давай теперь назад уберём нашу силушку! А то на нее тут много охотников, ходят чуть не каждый день.

– А чего это ты, Митяй, силой её называешь? – спросил Флинт, окончательно вернувшись с небес на землю.

– Да я тут одну легенду для зевак придумал. Так сказка… Но старики её любят. Дескать, образ этот был найден перехожим монахом на запруде. Да был он не один, как сейчас, а двойной. Мол, Спас и Богородица с ним. И силу эта штука давала всем какую хочешь, – Митяй начал заворачивать икону в хламиду. – Монах тот, понятно чего хотел – на небо скорее вознестись.

– Он же монах – решил поддержать разговор Флинт.

– Так в том-то и дело. Монах на небо захотел – и вознёсся, как только молитву сотворил. Наше село поэтому Вознесенским и называют. Хотя какое там село, деревня деревней! Ни храма, ни библиотеки!

– Уж больно тебе нужна библиотека—то! – попытался засмеяться Флинт.

– Была бы, так и была бы нужна! – обиженно сказал Митяй. – Не ты один учёный!

Хмель первача действовал на всех по—разному, видимо, по пьяному делу Митяй становился серьёзным, порассуждать для русского мужика – святое.

– Так значит, иконы—то было две, а у тебя одна? – спросил Флинт, возвращая Митяя к рассказу.

– В том—то и дело, что монах, в молитве забылся, а Спаса в руках держал крепко. С ним и вознёсся, говорят. Теперь он там со Спасом, на небесах, а Божья матерь с нами. Понял, студент?

– Я—то понял, – сказал Флинт, когда они с Митяем снова сели за стол и Нинка выставила перед ними блюдо с капустными пирогами.

Потом была вечная история с «ты меня уважаешь» и «ты чё, краёв не видишь». Для Флинта эта внезапная попойка стала первым таким опытом. Он, конечно, бывало, выпивал с друзьями в общаге. Но чтобы заливать каждые пять минут – такого с ним ещё не было. Митяй, заметив его колебания, успокоил:

– Не дрейфь, студент, у нас самогонка отличная! Берёт крепко, но и отпускает быстро! Будешь, как огурчик наутро!

Оставаться до утра в деревне Флинт не планировал. Но в подпитии каких только решений не примешь.

Пока Нинка шуровала с закуской, которая быстро заканчивалась на столе, Митяй рассказал всё, что мог. Что Степаныч опять задрал с ночными выходами на работу, что совхоз могли бы восстановить, если бы руководство с мозгами было, что кузницу забросили, а ведь эта кузница – самая крутая во всей округе, что сейчас и округи—то никакой нет, потому что все разъехались. И он бы, Митяй, уехал, если бы не хозяйство. Да и на хозяйство ему плевать, Нинка, баба—дура, сама бы со всем справилась…

– Мне другое мешает, понимаешь ты меня или нет?! – спрашивал Митяй Флинта, поднимая на него уже до краёв налитые глаза. – Я ж человек от земли! От земли, понимаешь! Мне эти ваши городские выкрутасы не к душе. Вот здесь, – бил он себя в грудь. – Вот здесь, студент, земля у меня лежит. В самом сердце!

Флинт в отличие от Митяя за дозой следил до поры до времени, старался закусывать жирным салом и горячей картошкой. Но в какой—то момент голова начала гудеть, перед глазами пошли синие круги, язык уже слушался плохо и замутило так сильно, что он на ватных ногах еле—еле доплёлся до двери, бросив через плечо: «Я воздухом подышу…».