Андрей А. Сорокин - «А дом наш и всех, живущих в нем, сохрани…». Роман

Выворачивало Флинта долго. Деревенский первач в таких количествах никому на пользу не идёт. Мучительно думал о том, как возвращаться домой. Сам себя уговаривал, сейчас отдышусь, продышусь, все будет нормально. После очередного выворота, дошёл до колодца, благо был недалеко, и стал пить прямо из ржавого ведра, которое одиноко моталось, прикрученное проволокой к маховику. Колодезная вода сначала обожгла, но потом тепло разлилось где—то внутри. Флинт опустился на траву и задремал. Очнулся от того, что кто—то теребил за плечо. На улице уже стемнело и стало прохладно. Он почувствовал холод, зубы неестественно начали стучать. Флинта трясло. Открыл глаза, перед ним стояла Нинка. Она улыбалась и протягивала стёганую куртку огромного размера.

– Пойдём, студент, чего разлёгся здесь. Замёрзнешь, а мне отвечать. Слабые вы, городские.

Флинту стало стыдно, картина попойки с трактористом встала перед глазами.

– Я это, если что… Поеду, наверное… Который час сейчас?

– Куда ты поедешь? Из нашей глухомани сейчас только пешком. Куда ты в ночь—то? Пошли, уложу тебя куда-нибудь.

В доме Флинт окончательно пришёл в себя только после кружки горячего чая. Они сидели с Нинкой в небольшой кухне, но храп хозяина хорошо доносился из соседней комнаты.

– Нин, я здорово напился, да? – робко спросил Флинт.

– Бывает и поздоровей. Я тут за два года такого насмотрелась, словами не расскажешь – кино снимать надо. Ты случайно кино не снимаешь?

– Не снимаю, – Флинт поймал себя на мысли, что уже не стесняется хозяйки. Теперь ему как будто уже не нужно было оправдываться, всё стало ясно. – А почему за два года?

– Потому что живу с этим боровом, уже два года, – Нинка посмотрела в сторону, потом вздохнула. – За что, блин, живу, сама не понимаю. Правда, что ли говорят, что судьба такая.

– Ну не знаю, – сказал Флинт. Он не знал, как поддерживать разговор о нелёгкой Нинкиной доле. Да ему и не хотелось развивать эту тему. – А Митяй, того? Спит? – зачем—то спросил он.

– Того. Спит, – ответила Нинка с усмешкой. – Теперь вся эта катавасия продлится дня три. Запойный он.

Богатая закуска со стола исчезла, только кусок испечёного каравая лежал под льняной салфеткой. Флинт оторвал ломоть чёрного хлеба и запил горячим чаем.

– А ты откуда здесь вообще взялся? Что тебе в нашей деревне понадобилось?

Флинт начал объяснять свои странности сначала медленно, подбирая слова, потом разошёлся, как будто они были знакомы сто лет. Потом рассказал про прадеда, потом они вместе уже начали хохотать над семейными легендами. Нинка налила себе чаю, в комнате потеплело. Со стороны могло показаться, что они старые приятели, давно не виделись и встретились поболтать за жизнь.

Нинка поднялась включила настольную лампу и выключила верхний свет.

– Так лучше? – спросила, как будто Флинт о чем—то её просил.

– Ага, – глаза у него слипались, голову тянуло вниз. Ситуация была неловкая, не мог же он попросить её уложить его спать. А Нинка будто проверял его на прочность, пристально смотрела и задавала вопросы.

– А Флинт это чего такое?

– Ну, так, навроде прозвища. Мне пацаны его в универе дали. Я привык уже, кажется, что настоящее имя.

– Мудрёно. У нас так собаку бы назвали.

В этот момент, словно почувствовав, что речь зашла о собаках, залаял цепной дворовый пёс. – Пришёл что ли кто? – спросил Флинт.

Нинка посмотрела в окно:

– Сборщики опять пришли, на ночь глядя. Ой, как надоели они! Повадились, как будто им мёдом здесь намазано.

– Какие ещё сборщики? – не понял Флинт.

– Ну, барахольщики. Ездят по деревням собирают всякий хлам. Старые вещи, книги, иконы, – Нинка накинула платок на голову. – Пойду их провожу вон. Митька им на прошлой неделе старую материну машинку продал и пообещал с три короба, вот и ходят теперь. Надоели.

Нинка вышла в сени, Флинт облегчённо откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Дело шло к тому, что он просидит с неутомимой хозяйкой до утра. Надо вздремнуть хотя бы минут пять, пока она разбирается с заезжими старьёвщиками.

Проснувшись, он сначала не мог понять, где находится. Нинка спала рядом, обняв его мягкой рукой. В окне едва занимался рассвет, но ещё светила луна, Флинт увидел, как Нинка улыбается во сне. Она была в ночной рубашке, а её полная грудь упиралась ему в плечо. Он осторожно поднялся на руках. Джинсы и майка были аккуратно сложены тут же, на стуле. «Сколько же сейчас времени? – подумал Флинт – Часа четыре уже есть?». Оделся, прошёл в кухню, где—то здесь должен быть рюкзачок с вещами. Вот он, вроде всё на месте. Бесшумно на цыпочках пошёл в прихожую, но тут за спиной раздался Нинкин голос:

– Там, на столе, я пирожки разогрела. Возьми, в дороге съешь, студент. Пса я со двора увела, не боись, – а потом как—то мягче, даже с улыбкой. – Хороший ты какой!

– Спасибо, – растерянно сказал Флинт. Взял со стола тёплый свёрток и хлопнул дверью.

Та летняя поездка в Вознесенское. Ему запомнилась хорошо. Флинт потом полдня медитировал, чтобы восстановить её по минутам. Сельпо, Митяй, ночь с Нинкой. Что же между ними было? Это вопрос ему покоя не давал, ну не помнил он ничегошеньки, что было с момента, когда он заснул за столом, а проснулся в постели с хозяйкой. Словно вырубили у него память именно на этом месте. И стыдиться вроде не за что, не было повода для стыда – уговаривал себя Флинт.

Зато старика он запомнил хорошо. В планах—то было дойти до станции и на первой же «внутренней» электричке уехать из Вознесенского поскорее. Но случилась еще одна встреча со странным стариком. Он поджидал Флинта на станции, в маленьком зале ожидания. В ранний час там не должно быть ни души. Ну, кому приспичит в пять утра ехать из Вознесенского в город? Флинт сначала подумал, что и станция—то закрыта. А когда подошёл, увидел, что дверь настежь, а в зале, на одном из стоявших в ряд казённых стульев, обитых вытертым дермантином, сидит старик с длинной седой бородой. Серый старый пиджак с заплатами на рукавах. Белая рубашка, видно, что застиранная миллион раз, потрепанная, но чистая. Черные брюки заправлены в сапоги. Старик опирался на суковатую, но отполированную ладонями крепкую палку. Рядом стояла небольшая сумка, из неё выглядывал газетный свёрток. На коленях старик придерживал помятую шляпу.

– Здрасьте, – сказал Флинт, только потому что нужно было что—то сказать. Старик смотрел пристально и даже кивнул головой, когда Флинт подошёл ближе.

– Добре, – сказал старик тихо.

– А электричка будет сегодня? – спросил Флинт, подчиняясь скорее не желанию что-то узнать, а как—то заполнить глухую тишину станции.

– Будет, – старик вздохнул, но глаз с Флинта не спускал.

Тишина оглушала Флинта. Теперь началась его битва с этой тягостной атмосферой. В горле начало першить. Он откашлялся и спросил: