Ирина Кульджанова - Душа моя

Подувшись на взрослых еще несколько дней, пожаловавшись Полинке и не дождавшись от нее ни слова сочувствия, Светик поняла – наверное, папе маловато для счастья только ее присутствия. Это было обидно и несправедливо, но Полинка посоветовала с Танечкой поладить, и Светик прислушалась. Конечно, мачеха не любила ее, как свою дочь, но Светику сравнить было не с чем, маму она не помнила.

Жить стало немного легче. Отец теперь чаще бывал дома, много улыбался и называл их «мои девчусики». Танечка все успевала по дому, не смотря на уже сильно выпирающий живот, и старалась помочь Светику и с уроками, и в малюсеньком, засаженном девочкой по весне огородике. Светик, видя, что отец любит ее, как и раньше, успокоилась и даже начала привыкать к Танечке и ее будущему ребеночку.

Тем более, девочка проводила в школе все больше времени, твердо вознамерившись «учиться на отлично и стать врачом». Сразу после уроков неслась в ставшую ей родной больницу, пропадала там допоздна, помогая во всем Полинке, и делая уроки мимоходом на столе в маленьком чуланчике. Том самом, где когда-то хранилась вожделенная сахарная голова.

Таня, потихоньку выяснившая у соседки, где пропадает ее падчерица, сильно не волновалась, а отец, приходящий затемно, и вовсе не знал, чем живет его дочура. Когда Танюше наступил срок рожать, именно Светик не растерялась, собрала и ее в больницу, и привела в чувство испуганного отца, выплеснув на него ковш воды. Восьмилетняя девочка во всем помогала дежурной акушерке, оставшись с Танюшей. Конечно, это было строжайше запрещено, но Танюша не отпускала руку девочки все долгие часы родов, и Светик так и осталась в мрачной комнатке, отряженной под предродовую палату. Просидела на неудобном колченогом стуле, поглаживая напрягающийся Танин живот, сообщая, когда должна наступить следующая схватка и вселяя в роженицу уверенность, что все идет по плану. Родившийся мальчик – красный, сморщенный, издававший беспрестанные писки показался ей самым восхитительным существом в мире, и она всю жизнь потом оставалась преданно любящей его сестрой.

С каждым годом Светик, подрастая, укреплялась в своем стремлении стать врачом. К десяти годам она практически жила в больнице, засыпая урывками в ординаторской на короткие часы, вскакивая при любых, даже самых тихих и осторожных шагах Полинки или врача. Конечно, оставалась она на все дежурства старшей подруги, но иногда, разузнав, что привезли роженицу или кого-то из экстренных, упрашивала дежурного врача разрешить ей остаться и помочь хоть чем-то. И обычно ей не отказывали – исполнительная, спокойная и многое умеющая девочка была уже незаменимой помощницей.

Однажды на дежурстве Полинка, как обычно сев ужинать в комнатушке со всеми медсестрами, промолчала до чая и… пригласила всех на предстоящую свадьбу. Никто из присутствующих, кроме Светика, и не знал, что у Полинки есть жених. Новость все бурно обсуждали, гадая, кто же избранник этой тихони и почему никто не знал ничего. Светик молчала, как партизан. Потому что в Семена, сосватавшего ее подругу, была влюблена добрая часть разношерстного женского коллектива. Из-за него сварились девчонки-медсестры, на него заглядывались и молодая фельдшер, и девчонки с пищеблока, и даже врач-невропатолог, которая приехала несколько лет назад в районную больницу по распределению и была уже, по мнению всех девчат, безнадежным перестарком.

Семен был высоким жгучим брюнетом, веселым, душой любой компании. Работал до армии водителем на скорой помощи и был частым гостем в районке, привозя через день в смене кого-нибудь из ближних и дальних деревенек. Три года назад его забрали в армию, и не куда-нибудь, а на Дальний Восток, и служил Семен матросом на эсминце во Владивостоке. И когда он на днях приехал в отпуск, в бескозырке, брюках клеш и форменной блузе – девичьи сердца замирали от восхищения и смутных надежд и трепетали даже при мимолетных встречах. И никто не догадывался, что его сердце уже давно принадлежит Полине, которая ни в какую до сих пор не принимала его ухаживания. В первый же день своего отпуска, поздоровавшись с родителями, ринулся к ней – хотя бы увидеть. И она ему обрадовалась. Ему повезло, застал ее дома, не на работе, и она усадила его пить чай. Наверное, что-то произошло, она была необычно – даже на фоне всегдашней ее молчаливости и застенчивости – тиха. Ему ужасно хотелось ее приободрить, увидеть нежную улыбку – и все смешные истории о долгой дороге, про своих однополчан, про свою учебку перед первым морским походом он рассказывал без перерыва. Постепенно Полинка начала улыбаться, что-то переспрашивала, и даже рассмеялась, он пил и пил чай с сушками, и боялся умолкнуть хоть на минуту. А потом, ощущая молот в груди, с разгона спросил: «А давай я на тебе женюсь?». Увидел, как изменилось ее лицо, и, не дав ей ни словечка сказать, выпалил: «Ни говори ничего! Мне еще два года служить. Думай, сколько хочешь». И она не сказала.

А на следующий день он ждал ее с утра на завалинке у ворот дома. Боялся, что прогонит, шел, молча, рядом почти до больничной ограды, а она вместо прощания улыбнулась и сказала: «Я согласна». И убежала.

До конца отпуска оставалось еще четыре дня. А до конца Полинкиной смены – целых девять часов. Более чем достаточно окрыленному своим счастьем человеку, чтоб смести любые преграды, и сотворить чудо…

Вечером, придя с работы, Полина застала дома целый хоровод гостей. Растерянная тетка Матрена суетилась, заставляя стол всем, что нашлось дома. За столом сидели родители Семена – обоих Полинка знала очень хорошо, ведь всю жизнь прожили на одной улице. Был еще Васька – друг его ближний, которого этой осенью тоже должны были уже в армию забрать. Ну и сам Семен – весь сияет от усов до начищенных ботинок… Тетка сверлила Полинку удивленным взглядом, но ни о чем не спрашивала.

Оказалось, Семен за один день поставил перед фактом родителей, и убедил отца поговорить с председателем о разрешении зарегистрировать брак прямо послезавтра! Так и осталось для всех тайной, какие доводы использовал суровый и немногословный дядь Ваня, но разрешение было получено. И вот послезавтра вечером она, Полинка, замуж выходит.

Проводив гостей и прибрав со стола, устало опустилась на стул. Посмотрела на образок в углу. Он всегда напоминал ей об отце. Отец, бывший председатель колхоза, кристальной честности человек и убежденный коммунист – в Бога не верил, всегда говорил, что человек сам строит свою жизнь. Сам принимает решения. И сам отвечает за последствия. И потому молиться на образа, выпрашивая у кого-то более счастливую судьбу – значит, не верить в себя, сгружать ответственность за все, что происходит, на того, кто и не существует вовсе.