Анатолий Мерзлов - Не американская трагедия

Жёсткая щетина терновника не позволяет напрямую срезать склон поляны – проход есть далеко в обход, надо миновать большую поляну и другую, поменьше, где в удушающем объятии паутины застыли сеянцы деревьев. На ней, как в удручающей декорации, поникли угнетённые ясеньки, с виду переставшие ждать возможности спасения из клейкого плена. Но эта возможность остаётся, ибо горы продолжают ласкать взор зеленью живого леса. Недолго томиться им в жёсткой кольчуге – придут холодные северные ветра – уснут они скоро, и вместе с пожухшей листвой первые же порывы холодного ветра унесут в неизвестность разорванные путы, зло, поиграв ими в назидание за насилие – закидают палой листвой. Весна первым теплым дуновением разбудит в молодых побегах замершую жизнь. Проснутся деревца в свободном обновлённом просторе, продолжая борьбу за существование в новом качестве бойких подростков, не допуская гениев зла к своей быстро набирающей силу кроне. И так из года в год, всё выше и выше к солнцу, всё больше становясь недосягаемыми для расставленной у их основания сети мракобесия. Всё на Земле подвержено законам природы. Непреложность этих законов кровной меткой сопутствует всему живущему на Земле, не исчерпываясь единственной формой биологической жизни. Даже с наступившей безысходностью она перевоплощается в сложные химические соединения, продолжая оставаться элементом природы.

Залысина горной высотки, обдуваемая всеми ветрами: южным – несущим слёзы, северным – охлаждающим горячее сердце, восточным – таящим загадку, и западным – дарящим надежду, – дала правильный ориентир. Высотка в этой отдалённости могла бы отпечататься в сознании прекрасным пейзажем – на самом деле явила собой яркую миниатюру пагубного хозяйственного воздействия. Не растущая здесь трава, да умирающий мшаник – стали тем следствием, когда не в силах помочь один, даже очень высокий, разум.

– Поздравляю тебя, дед, с моим первым провалом, – наболевшее, от чего поспешил освободиться даже не поздоровавшись.

– Что так, не прошёл репортаж?! – с лёту парировал дед. – А ведь увлекательно написано /дед читал материал/ – главное, остро, и в самый глаз. Твой не замусоренный бытовой шелухой мозг легко нашёл несоответствия с логикой: «Двигаемся медленно, ходим в видимости главного, зато покой обеспечен».

Ты, я хотел сказать тебе раньше, слишком рано и опрометчиво вспомнил в репортаже рыбу, что извечно гниёт с головы. Всё у тебя есть, всё правильно, каждый подпишется под выставленными фактами. Беда в другом: зелен ты – в том весь казус! Куда тягаться тебе с мощными дядьками, связанными круговой порукой? Никто из них, даже при своих разногласиях, не сдаст один другого. Это, брат, затенённое образование на теле нашего общества – ворон ворону глаз не выклюет. Тяжело жить в России, противопоставляя себя, одиночку, групповому сговору. Кто захочет тебя поддержать – того не услышат, ибо слывет он «писакой» – бьётся-не добьётся правды в инстанциях. Кто мог бы реально помочь, перегорел в безысходных истериках – нашёл тот свою нишу и залёг от безнадёги на дно. Садись, мой милый, выпей свежего отвара зверобоя продырявленного – тонизирует лучше всякого заморского чая.

Дед передал мне кружку с красивым янтарным напитком. Я вдохнул аромат.

– Пахнуло в нос чарующим тимьяном? Пошла тонизация? Пей, пей на здоровье! Может, кушать будешь? Гречка с тушёнкой, духмяная, приправленная лучком и дымком?

– А зря, – расстроился дед моим отказом. – Первые неумелые шажочки – и сразу потеря аппетита?! Не боец пока!.. Осмотрись красотами, отдышись, войди, как говорят на флоте, в режим стабильного хода. Ты, я уверен, приехал не просто заполучить моё сочувствие? Помнится, намекал на что-то нестандартное, большое, настоящее?

А я похлебаю за компашку с тобой чудодейственную смесь из отвара трав – тебе моя горечь не понравится. Намешаю и будем общаться. Без подготовки трудно вступить – сердце заходится от желания высказать всё и сразу, на одном дыхании.

Дед сделал несколько глотков, удовлетворился оказанным действием и, возвысив голос, неожиданно торжественно произнёс:

– Родину, как и мать, не выбирают! Для глубокого понимания всей подноготной нашей истории надобно от истоков рыть, аккуратно, до последнего броска в отвал, не создавая огрехов личностям. На эмоциях, с плеча, нельзя – революции по-русски мы помним…

Готов такое слушать? А в каком из стилей ты как журналист преподашь мой материал на суд людской – определишься сам. Учился ты у «зубров», а всё ж будь индивидуален, понятен без купюр всякому, кто захочет вникнуть в твои писания. Не погнушайся прослушать фрагменты генеалогии нашего рода. Без их целостного построения, от фундамента под крышу, не прочувствовать тебе связи времён.

– Скучноват ты… Задумался что-то. До анализа далеко, многие возможности откроются тебе сегодня, – сказал дед, допивая последний глоток из объёмной, в оспинах сколов, эмалированной кружки. – Красотища-то какая!..

Он цепко впился взглядом в одинокий разлапистый ясень. Тут же резво вскочил, схватил сухую ветвь и замахал ею над головой, сопровождая криком: «А ну, пошёл, каналья!» Я сразу не сообразил, а когда с верхушки ясеня сорвался ястреб, всё понял – дед спасал чью-то повисшую на волоске жизнь.

– Удод на трухлявый дубок повадился кормиться – наблюдаю за красавцем несколько дней. За ним, бестия, затаился… Теперь спокоен: нет на нас греха за равнодушие, – с удовлетворением выдохнул дед, устраиваясь удобнее на импровизированном седалище из брёвен. – Готов двигаться по спирали родственной генеалогии?

Взгляд деда рассеялся – он ушёл в себя.

Уже в первые дни той страшной истребительной войны большая семья Морозовых потеряла сразу трёх членов семьи.

Отца – главу семейства, сорокалетнего Денисыча, совсем не старого ещё, набирающего мужскую стать мастера хлебопекарного комбината, призвали в день объявления войны. Он простился накоротке с женой, недавно миниатюрной, юркой, как соседская игривая козочка, Маняшей, теперь, извините – Марьей Ивановной, с детьми – тремя сыновьями и тремя дочерьми. На третий день ожесточённых боев попал в окружение и канул в вечность. Возможно, старый служака, командир регулярного воинского подразделения, куда спешно примкнул с пополнением вчерашний хлебопёк, не успел в суматохе отступления толком познакомиться с новичками, а, скорее, сам сгинул в той ужасной мясорубке с печальным списком имён в планшетке на боку, не успев отписать похоронки – всё покрылось мраком времени. Был несколько дней назад человек – уважаемый, нужный всем, и не стало его, как будто и не было совсем, если бы не напоминанием тому семейство и не саднящая болью память о нём.