Вероника Тутенко - Дом изгнанников. Роман в картинах

Люди останавливались бы возле нашего дома и удивлялись: «надо же какой плетень, как в старину, и сколько подсолнухов! Даже на подоконнике. Не знал, что декоративные подсолнухи – это так красиво».

Декоративные подсолнухи я люблю даже больше, чем розы. Вернее, розы я люблю только живые, и желательно, когда их целый огромный розарий.

Да! У меня был бы великолепный розарий…

На мысли о розах меня навела картина в позолоченной, довольно громоздкой раме.

Бутонов роз на холсте даже не было видно, их дорисовывала фантазия. Только листья и огромные шипы. И стебли, как стволы экзотических каких-то деревьев.

Среди них пробирались три девушки, похожих и не похожих друг на друга.

– Твоя картина?

– Нет, это картина Жанны, нашей старшей сестры. Жаль, она забросила живопись, стала серьезной бизнес-леди. Помнишь магазин «Виолетта»?

Я кивнула.

Такие магазины я обхожу стороной. Они, как правило, слишком помпезны. Несколько секунд, и ты сама не замечаешь, как вещи захватывают тебя в плен, и уже не ты выбираешь что-то из одежды, а платья выбирают тебя.

Неплохой бы получился слоган.

Одна из барышень, показалось мне, похожа на саму Элю. Только стройнее, моложе.

– Да, это я, – озорная улыбка сделала художницу еще больше похожей на себя саму в юности. – А это мои сестры – Жанна и Мила. Мы в детстве так всегда и ходили вместе, неразлучные сестрицы.

Взгляд Эли стал мечтательным, а улыбка немного грустной.

На столе из чашек поднимались к потолку кофейные джины. Я вдруг подумала о том, что хочу написать картину и назову ее «Кофейный джин».

В школе мне часто говорили, что я хорошо рисую, а в университете я была из тех, к кому обращались, когда нужно было сделать стенгазету, даже ставили за это зачеты автоматом по какому-нибудь второстепенному предмету.

Кофе Эля варила отменный, но все-таки мне было интересно, есть ли в доме художницы хоть одна ее собственноручно написанная картина.

– Есть, одна, – не сразу ответила Эля, как если бы речь зашла о чем-то сокровенном.

Я выразила нетерпение увидеть творение.

Эля вздохнула и предложила продолжить кофепитие в зале.

Там, на стене напротив дивана, и висела картина Эли. Довольно простая и вместе с тем завораживающая картина. Какая-то дверь.

За этой дверью прятались и страхи, и надежды, и ответы на какие-то самые важные вопросы.

Мне показалось, я где-то видела ее, может быть, даже была за этой полукруглой деревянной дверью, за которой жили…

«Гномы!» – едва не вскрикнула я, рискуя показаться сумасшедшей, но вместо этого только благоразумно спросила, точнее, мой вопрос звучал как простое повествование, так, мысли, вслух…

– Да… Необычная картина. Как будто дверь в стене. Так и хочется войти в нее и узнать, что находится за ней.

Эля не заметила подвоха, а улыбнулась странной блуждающей улыбкой.

– Там… часто идут дожди.

К гномам это не имело ни малейшего отношения, поэтому мое предположение о том, что Эля тоже знает о двери, преследовавшей меня во сне, было, конечно, абсурдным.

– Писала с натуры? – уточнила я на всякий случай.

– Нет, – ответила Эля. – Заказ одной знакомой… – по взгляду художницы было понятно, что ей будет жаль расставаться с картиной, которая так прочно обосновалась на гвозде, что, казалось, вовсе не собиралась переезжать ни в какой другой дом.

А потом Эля надолго куда-то исчезла из поля моего зрения, а этим летом я снова встретила ее и не сразу узнала.

Нет, внешне она почти не изменилась, только похудела. И все же я не сразу узнала ее, когда она окликнула меня на Фестивале блинов. Эля продавала жар-птиц и свои написанные маслом картины.

Вообще-то я равнодушна к блинам, но само название Фестиваль блинов вытащило меня в тот залитый солнцем день из дома в городской старинный парк, где врасплох заставали звуки электрической скрипки. Красавица с распущенными темными волосами, казалось, была со смычком единым целым. Те же, кто приходил на фестиваль не со стороны центральных улиц, по мосту, тропинками, по обе стороны поросшими ромашками, попадал прямиком в этакое царство книг, где гостей встречали девушки в старинных сарафанах и домовенок Кузя.

Лодки покачивались на привязи у берега, приглашая в дальнее плаванье с убедительностью прощерлыги-ловеласа, сулящего доверчивой красотке с неба звезды и золотые горы впридачу.

Конкурсанты в белых фартуках ловко подбрасывали блинчики на сковородках и относили свои кулинарные творения на блюдцах восседавшему чуть поодаль жюри.

Детишки с разукрашенными аквагримерами лицами обступили мастеров.

Самая большая девчачья компания собралась вокруг моей давней знакомой художницы Розы.

Они учила детей расписывать матрешек.

– Я назову свою Огнецвета.

– А я свою… Дариэл, – объявили девчушки.

– Отличные имена, – похвалила Роза, – но надо еще много-много имен. Не забывайте, что внутри них может вместиться сколько угодно матрешек.

– Сколько? – вскинула любопытные глаза девочка с кошачьими усами и носиком.

– Даже представить невозможно, – развела руками Роза, – очень, очень, очень много, бесконечно много, но они были бы такие маленькие, что их невозможно было бы рассмотреть даже в микроскоп.

– В Огнецвету поместится миллион матрешек, – сделала вывод девочка с ромашкой на щеке.

– А в Дариэл – миллиард и даже еще больше.

– Сколько угодно матрешек поместится в любую из них, согласилась Роза и улыбнулась сразу обеим девочкам.

Мы договорились с Розой как-нибудь созвониться и где-нибудь посидеть поболтать, но так и не встретились до сих пор.

«Абонент недоступен или находится вне зоны действия», – уведомил меня автоответчик, и, вздохнув, я отправилась спать.

У меня появился дружище-кот. Конечно, у меня есть и другие поклонники мужского пола, но кот, признаться, мне нравится больше. Он отчаян и смел, а слышали бы вы, как он кричит мне «мяу», когда видит меня идущей из магазина, рассказывает что-то на кошачьем своем языке.

Он не любит, когда я возвращаюсь с цветами и поздно.

В знак протеста может исчезнуть на неделю, а потом, как нежданная радость, вдруг мелькнет во дворе его полосатый хвост.

Бесцеремонно и изящно, как вошел в мою жизнь, кот ступает по квартире Лисички к холодильнику, нетерпеливо ждет, когда я ему что-нибудь дам и, погревшись немного, уходит обратно по каким-то своим кошачьим делам. Будет голоден – снова вернется ко мне. Лисичка сказала, он увидел во мне доброту. Этикетка от банана все же сделала свое дело.