Алексей Марьясов - 18

– Пойдем, посмотрим, че там, – нервно говорит Серега. Под героином все делается очень нервно, – чтобы вывести человека из себя, достаточно нечаянно уронить на него сигаретный пепел.

Он достает связку ключей и отпирает решетку. Ашот выбрасывает сигарету, и я тоже тушу свою о перила. Я иду за ними просто потому, что мне интересно оказаться в этой странной бане, напоминающей замысловатый вертеп. Ковры на стенах выглядят ужасно – они наводят на мысли о квартирах, где за легкомысленным ситцем занавесок творятся бытовые беззакония и повседневный разврат.

– Уважаемый! – Серега грубо стучится в дверь. Ашот поводит плечами и с силой сводит мускулы на спине. Дверь толкают, но она заперта.

– Может, она выйдет? – уже безо всякой уверенности бормочет Ашот.

– Надо посмотреть, – настаиваю я.

– Ладно, открой, – Ашот машет рукой, и Серега снова берется за связку ключей. Один легко входит в замочную скважину.

Мы попадаем в небольшое помещение. Моментально становится так жарко, что пот крупными каплями начинает течь со лба. Где-то дальше, за еще одной дверцей (на этот раз вполне сомнительной прочности) раздаются какие-то звуки. Они могут означать все, что угодно. В том числе и то, что там сейчас трахаются одновременно несколько человек.

Каким-то образом я оказываюсь впереди всех, и Ашот, протянув руку над моим плечом, допотопным джентльменским жестом распахивает передо мной дверь. Словно в салон обуви приглашает даму.

Мы оказываемся будто в маленьком цирке и кабаре сразу. Я весь напрягаюсь. Какая-то болезненная эмоциональная зацикленность на любой потенциальной опасности. Мне вовсе не хочется получить по морде в таком состоянии. То ли дело они, героинщики. В некотором роде, они под наркозом: бей их, а они лишь свирепеть будут. Вот Ашот, например, вообще, кажется, трезв. По меньшей мере, хоть один человек из нас в состоянии нормально постоять за себя.

Я всматриваюсь вглубь этого мини-цирка.

Посреди зала устроено какое-то круглое возвышение, словно сцена. Боковой сайдинг отливает каким-то дешевым самоварным золотом. На сцене – устремляющийся к сумеречному потолку шест. Девушка, та, которую мы видели в коридоре, абсолютно голая стоит на четвереньках на краю. Мне кажется, что при всей затемненности помещения я могу, тем не менее, рассмотреть родинку у нее на спине. Тот самый парень, так же в чем мать родила, трахает ее сзади. И не просто трахает, а будто бы пританцовывает в такт орущему радио. Другой стоит на коленях, как-то устало привалившись к этому дешевому столбу, и она старательно сосет, так, что волосы рассыпались вокруг лица и почти ничего не видно. Секунду спустя она замечает, что кто-то вошел, и, освободив рот, поворачивает голову набок. Красивое у нее лицо – словно лисичка. Но я бы, все-таки, сейчас ее не хотел – ни спереди, ни сзади.

Она сдувает мешающие волосы так деловито, как это делают хозяйки, замешивающие тесто, и на секунду оторвавшиеся от своего занятия, чтобы вытереть пот со лба. Лисичка улыбается всем нам, и я понимаю, что драки не будет. Не будет, если мы сейчас нормально уйдем. Никогда не известно, какой фортель может выкинуть человек двадцати пяти лет, обнюхавшийся героина. Парень поворачивает голову, и я замечаю, какие толстые складки тут же образуются на его шее. Не переставая извиваться телом, словно танцуя, он, вдобавок, принимается петь. Все это становится похоже на какой-то страшный и неприятный бред. Девчонка виляет задом и показывает мне кончик языка. Может, ее тоже чем-нибудь накачали? Хотя вряд ли. Похоже, что все это действительно просто по уговору. И ей явно нравится, вот что главное. Поэтому я решаю, что драки точно не будет.

Я тяну Ашота за рукав:

– Пойдем, тут просто угар, и все.

Он заметно напрягается. Я некстати вспоминаю, как он только что разминался.

Парень, тот, что сидит у столба, неприязненно глядит в нашу сторону, но не говорит пока ни слова. Должно быть, большинство людей, находясь без одежды, чувствуют себя слабее. Это же так просто – избить голого.

Я снова тяну Ашота, на этот раз взяв его за запястье, как ребенка.

– Да тут просто е…, – цедит он, но не препятствует мне ненавязчиво тянуть его назад, так сказать, в предбанник.

– Пусть парятся, – шепчу я ему в самое ухо.

Серега флегматично поворачивается спиной к трахающимся. Он уходит, и мы как-то неловко переминаемся за ним.

– Да это ж шалава, – говорит он уже на улице. – На двоих дешевле, если с самой телкой договориться.

– Видать, она классная, если выглядит, как нормальная, – оправдывается Ашот. Он стал какой-то совсем нервный. Может, просто возбудился от всего этого?

– Иногда не отличишь, нормальная – ненормальная, – вставляю я. У меня из головы не идет, как она высунула язычок.

– Б…– она и есть б…

– Да ладно, – Серега тоже как-то нервно машет рукой в сторону сауны, – это ну просто такая женская сущность. Ну бабы, они и должны такими быть. Да они и так все такие.

Я на секунду задумываюсь над его нехитрой мыслью, и зачем-то некстати вспоминаю о своей жене. Мне делается нехорошо. Нехорошо от того, что Серега в общем-то прав. Да и то, что многие женщины, бывающие в этом заведении, из замужних – тоже правда.

Из «десятки» появляется Вадик. Пока что он выглядит нормально, но я знаю, что минут через десять глаза у него станут глянцевыми, а зрачки перестанут реагировать на свет, превратившись в крохотные крысиные точки. Он трет одну ноздрю и при этом старательно отхаркивается. Героиновую горечь нельзя глотать, иначе неизбежно будешь блевать.

– Ну, че там? – спрашивает он.

– Х…, – Серега пожимает плечами, – ты все вынюхал?

– Да-а, – Вадик снова трет ноздрю, потом чешет висок. Вообще-то мне давно пора идти, я лишь забежал «в баньку» на пару минут, зная, что здесь можно чем-нибудь разжиться.

Я снова думаю о Лене – хорошо, что она не знает о таких саунах. А еще лучше то, что с ней не случаются такие вещи, вроде того, что произошло с девушкой в платье цвета пачки сигарет. С другой стороны, случиться, конечно, может все что угодно. В этом мире столько говна, и почему-то все оно крутится вокруг молодежи. Самый продуктивный возраст неизбежно притягивает к себе всякую мразь. Я бы, наверное, сошел с ума, узнав, что мою жену, которую я люблю пронзительно и нежно, кто-то заставляет нюхать героин, а затем трахает, как «резиновую Зину».

Наверное, это очень сложно – сохранить любовь, когда каждый второй смотрит на твою жену, словно на какую-то суку!

Мы все стоим молча – напряженный момент, надо попрощаться и уйти. Вадик запускает в ноздрю указательный палец и медлительными движениями начинает ковырять внутри. Когда его «вставит», он не будет вытаскивать свой мерзкий палец часа два.