Александр Лапин - Крымский мост

В Союзе номенклатура – это список должностей, назначение на которые утверждалось вышестоящими органами.

Олег Павлович Мировой как раз и был отпрыском этого правящего класса.

Номенклатурная бабушка не слишком любила сына, зато была от внука без ума. И Олег, родившийся в рубашке, а если по-западному – с серебряной ложкой во рту, пользовался всеми радостями беззаботной и сытой юности.

Еще маленьким ребенком он частенько бывал в Смольном. Белокурый малыш смело шагал по длинным, чистым, словно вылизанным, паркетным коридорам, устланным бордовыми дорожками. Разглядывал стандартные черные таблички на белых дверях. Забегал в приемную, где сидела секретарь секретаря горкома партии.

И никто не смел остановить хорошенького мальчугана, когда он открывал дверь и забегал в кабинет к бабушке.

Бабушка, конечно, притворно сердилась. Но сидевший у нее на приеме посетитель торопливо собирал свои бумаги. И вылетал прочь.

Отец в это время успешно служил. То на Дальнем Востоке, то на Кавказе. Поэтому, чтобы «не таскать ребенка по гарнизонам», Олега оставляли в Петербурге. С отцом и матерью он виделся летом. И на каникулах.

Эти дни навсегда остались в памяти Олега как самые лучшие. Конечно, он бывал в специальных лагерях для детей номенклатуры. Бывал и в «Орленке», и в «Артеке». Но все-таки больше ему нравилось «на свободе».

Мать его была родом со Ставрополья. Такая казачка из станицы, к которой прикипел сердцем петербургский интеллигент. И поэтому иногда Олега отпускали на побывку к материнской родне.

Станица называлась Аполлоновской. И она входила в целую казачью страну, раскинувшуюся на юге России.

Олег особенно запомнил свой первый приезд туда.

Рано утром они с матерью вышли из самолета в аэропорту Минеральных Вод. Солнце только-только алым краешком высунулось из-за темной гряды Кавказского хребта. И Олег увидел прямо на горизонте в ясном небе «висящие» горы.

В аэропорту их встретил на стареньком «запорожце» дядя Иван. Маленького роста, чернявый, бородатый казачок. С легкой полуулыбкой на губах. По дороге он озвучивал Олегу названия остающихся по сторонам станиц. Странно звучали для его ленинградского уха старинные слова: Нагутская, Солдатская, Марьинская, Прохладная, Аполлоновская.

А дядька объяснял, откуда это:

– Цари строили линиями. Одну станицу за другой.

Олег не удержался. Спросил:

– А почему так?

– Ну, просто туда дальше, ближе к горам, живут другие народы. Чеченцы, ингуши, осетины, кабардинцы, балкарцы. От их набегов и строили такие станицы. Закрепляли Россию на этой земле. Россия, она ведь расширялась толчками. Сначала было Московское княжество, а потом пошли. На Сибирь. На юг. В Крым. А кто шел? Мы, казаки!

И Олег услышал в дядькиных словах гордость за своих предков и за себя.

Сам Олег гордости не чувствовал. Он не местный, а ленинградский. И только тоненькая ниточка родства связывает его с этими людьми.

Станица тоже удивила его. Он привык к тому, что российские деревеньки сплошь и рядом представляют собой невнятное скопление домов и домишек, жмущихся к главной улице или проходящей через них дороге.

Аполлоновская же его поразила с первых минут знакомства. Сверху, с холма, сразу было видно, что построена она по строгому плану. Улицы ровными рядами тянулись по степи одна за другою. И не имели обычных названий. Назывались просто линиями: первая линия, вторая, третья…

Дома, выстроенные в ряды, были обращены друг к другу. Ограждены заборишками, воротами. За заборами – цветочные клумбы.

Перед домами, прямо на улице высажены плодовые деревья. Алыча, абрикосы, сливы, яблони.

Олегу, привыкшему к тому, что фрукты-ягоды надо покупать, это было очень удивительно…

Удивительны были и дни, которые он провел в станице. Дни, полные жизни и свободы.

Здесь можно было спать на улице. Есть немытые фрукты и ягоды с грядки или с дерева. Ходить вместе со станичными чумазыми ребятишками на речку. Ловить руками карасей в водяных зарослях.

Жили родственники очень бедно. Изба саманная, беленная снаружи, приземистая. Дядька Иван уже много лет подряд строил рядом дом. Но стройка двигалась туго. Колхоз денег не платил. Рассчитывался «палочками». Иногда зерном…

Жили в основном с огорода. Он весь был засажен клубникой. И когда наступал сезон, все семейство, как муравьи, работало на этой плантации.

Казаки жили бедно, но дружно. И работали так же.

Так как в это время лошадей у народа давно уже не было, а необходимость в домашнем тягле оставалась, то все обзавелись мотоциклами. В каждом дворе – бедном или богатом – обязательно был мотоцикл с коляской или некое самодвижущееся средство, собранное из различных деталей.

У дядьки Ваньки тоже был симбиоз мотоцикла и телеги. Это трехколесное чудо ребятишки называли про себя «моторыльня».

Вот на этой самой моторыльне они ездили за сеном. Они – это двое дядькиных сыновей. Серьезный такой, насупленный старший, настоящий мужичок Колька. И младший – черный, сопливый и от этого гундосящий Ленька.

Была еще Верка – крепкая, ядреная девка, круглолицая, с каменными юными грудями.

Дядька косил. Ребята собирали высушенное сено. Потом грузили в кузов повозки. И катили обратно.

Однажды они так увлеклись, что нагрузили целую копну.

Эту поездку Олег Мировой запомнил на всю жизнь. Потому что никогда еще не было ему так жутко и весело, как в тот раз.

Дядька Иван посадил их наверх. Сам сел за руль. Они катили по проселочной дороге домой.

Копну душистого сена мотало на дороге из стороны в сторону. Ребятишки вцепились в траву руками, ногами. И с высоты «гнезда» наблюдали за окружающей жизнью.

Кончилось это тем, чем и должно было. На каком-то повороте, когда дорога уже начала спускаться в лог, к станице, копна сена поползла в сторону. Они дружно слетели прямо на дорогу и кубарем покатились, вывалявшись в мельчайшей дорожной пыли.

Упали, но не разбились, не ушиблись. Потому что маленькие, легкие. Сорванцы.

Сено подобрали, скинули обратно в кузов. Но остаток пути прошли пешком, оживленно обсуждая происшествие.

В общем, о Кавказе остались у него самые яркие воспоминания. Там он чувствовал себя свободным. Там остались друзья-приятели. Там осталась двоюродная сестра, которую он подростком тискал за «каменные», упругие груди…

Ну а дальше была жизнь по распорядку, по линейке, которая была уготована ему судьбой и любящей бабушкой.

После школы долго решали: куда? Было несколько вузов, где дети номенклатурных родителей могли не смешиваться с толпой обычных студентов, а оставаться в том же самом кругу. Среди своих. Это в первую очередь были МГИМО, МГУ.

Получив там высшее образование, можно было перейти в ряд закрытых учебных заведений. Типа Высшей партийной школы при ЦК КПСС или Дипломатической академии, Академии внешней торговли, Высшей школы КГБ.