Лидия Луковцева - Посланница вечности

В те времена про туалетную бумагу в российской глубинке слыхом не слыхивали, видом ее не видывали, зато периодики выписывали в семью много. На производстве подпиской занимался профком, и был свой план по охвату рабочего коллектива различными изданиями. Газеты по прочтении хозяйки резали на аккуратные прямоугольнички и относили в уборные для дальнейшего использования.

Тамара старательно, не поленившись, щедро натерла газету с обеих сторон сушеным перцем, завернула в нее несколько рыбешек свежего посола – дед по этой части был в авторитете – и отнесла Татьяне. Помяни, мол, моих родителей, отцу память. Та, глазками бегая, взяла, не отказалась.

Потом та же Татьянина соседка-осведомительница рассказала Тамаре про шумную разборку в Танькином дворе с участием Томкиного супруга. Татьяна обвиняла недавнего милого друга, что он заразил ее какой-то пакостью, что у нее внизу все горит, зудит и чешется. Дедовы резоны, что у него-то не горит, не зудит и не чешется, Татьяна не хотела слушать. Никита обозвал ее матерными словами, напомнил ей про помощников по хозяйству – его предшественников, дескать, кому бы вякать, да не тебе.

Это была их последняя встреча. Спустя какое-то недолгое время, наверно, когда газетные четвертушки закончились, Татьяна сопоставила нежданный Томкин визит и ее угощение со своей заразной болезнью. А может, к врачу сходила и сделала кое-какие выводы. Во всяком случае, Танька Сычева и супруги Докучаевы остались врагами до конца дней своих.

…Бабенки все не появлялись в жизни вдового деда, ни шустрые, ни нешустрые, ни молодые, ни старые. Денис иногда думал, что дед, как в сору роясь в претендентках, никак не отыщет достойной кандидатуры по квестовым забавам, равной бабе Томе. Теперь ему не от кого было что-либо прятать, придумывать места для хитроумных заначек, поскольку партнерша у него в свое время была достойная. Другую такую еще воспитать надо. Дед затосковал и захирел. Может, потому и возвращению Геннадия в отчий дом обрадовался – родная душа рядом появилась, не какая-нибудь корыстная лахудра. Такой, как Тома, ему все равно не найти. Да и искать уже нет охоты.

Но, в отличие от отца, у которого мужская хозяйственная жилка отсутствовала напрочь, даже попивая в годы своего вдового одиночества, дед хозяйство не запускал. Во дворе у него был порядок. Даже глухая стенка, выходящая в сад и скрытая от глаз гостей, была аккуратно выкрашена в серый цвет стойкой авиационной краской от всякой непогоды.

Стена была общая для летней кухни, бани и сарая с дедовым инструментом – просто одно длинное строение было разделено на три части. С этой глухой стеной тоже был связан комичный эпизод, вспомнил Денис, бродя по саду.

Оказалось, что она вовсе не была такой уж единой и монолитной, и обнаружить этот изъян, вполне рукотворный, довелось бабе Томе. Черт ее понес (или ее знаменитый нюх) в один далеко не прекрасный для деда день погулять по саду. И занес он ее к глухой стене (вот уж нашла место для прогулок)!

Баба Тома, любуясь свежевыкрашенной стеной, окинула ее цепким взглядом, и взгляд натолкнулся на некий пустячок, нарушавший общую гармонию. Чуть-чуть выдавался кирпич в фундаменте на стыке кухни и сарая и нахально дисгармонировал с общей картиной. Озлясь на безрукого мужа, Тамара слегка пнула кирпич, стремясь вогнать его поглубже и восстановить гармонию. Кирпич под ее ногой слегка шевельнулся. Тома нагнулась, раскачала его – и легко вытащила! Пошарила рукой в ямке, а ямка оказалась схроном. А из схрона она выудила старую болоньевую сумку, погрызенную крысами. Погрызены были и деньги, завернутые в сумку. Вот как эти твари могли туда пробраться?!

История произошла вскоре после того случая, как дед сжег ее заначку. Теперь паритет был восстановлен, хотя и не самой Тамарой. Хотя, конечно, семейному бюджету урон был нанесен двойной.

Дэн окинул внимательным взглядом стенку: где ж этот знаменитый кирпич? Дед в присутствии бабы Томы говорил, что зацементировал его во избежание дальнейших эксцессов и при этом хитро подмигивал. Денис подумал сейчас – далеко не факт! Дед был сторонником принципа, что снаряд дважды в одну воронку не падает.

А вот и он, кирпич! Слегка выпирает из общей кладки, сторонний взгляд и не заметит. Денис повторил манипуляции в той же последовательности, что и баба Тома в свое время – присел, расшатал и выковырял кирпич, просунул руку в ямку и вытащил – нет, не болоньевую, крысами изгрызенную сумку. В большом полиэтиленовом пакете, завернутая в несколько слоев, была упакована жестяная прямоугольная коробка из-под халвы, затейливо расписанная в псевдовосточном стиле. В коробке – когда он открыл ее, размотав полиэтилен, – сверху записка, написанная дедовой рукой.

«Это имущество моей жены Тамары. Раз она не захотела его уничтожить, то и я не имею права. Наверно, оно должно кому-то достаться. А если нет, на нет – и суда нет, но я в том не виноват. Как Бог рассудит».

Под запиской был еще блокнот, кем-то разодранный пополам, с торчащими обрывками серых суровых ниток. Сильно пожелтевшие страницы блокнота неровно исписаны латинским шрифтом. Выцветшие строчки, писанные химическим карандашом, со временем из ярко-синих превратились в бледно-синие, когда карандаш слюнявили. Потом постепенно они становились плохо различимыми, слабого серого цвета, когда карандаш высыхал, местами и почти совсем неразличимыми.

Дэн в школе и в институте учил немецкий, и отдельные слова понял. И когда принес свою находку в дом и вчитался, стало понятно, что это стихи. Он уловил ритм. Со словарем можно прочитать. Откуда этот блокнот у бабы Томы? Почему он – ее имущество? И к чему такая таинственность, жмурки-прятки? Денису никогда не приходилось видеть этот блокнот, а уж ими, четырьмя пацанами, двоюродными братьями, был обследован каждый уголок в дедовском доме и во дворе.

Неужели отец, наверняка осведомленный об этой дедовой схованке, да и о других тоже, не полюбопытствовал, не поискал денежных заначек и не обнаружил чего-то интересного? Вот этой коробки с блокнотом, например? А если все-таки обнаружил – и оставил на месте? Значит, решил, в свою очередь, пусть лежит здесь и дальше, раз отец, Никита, так захотел. И ему, Денису, своему сыну, ни словечком не обмолвился, чтобы тот, в свою очередь, голову не ломал над загадкой? Прямо-таки тайны мадридского двора!

Спросить теперь уже не у кого. Много чего мы не успеваем спросить, уверенные, что близкие будут всегда. Хотя теоретически понимаем, что никто не вечен. А ему-то, Денису, что с этой находкой делать, раз он все-таки ее обнаружил?

Осенняя Рига была прекрасна. Впрочем, как, наверное, и в любое время года. Многочисленные парки и скверы сентябрь уже начинал постепенно раскрашивать во всевозможные оттенки золота и багрянца, беж и терракоты. Зеленая листва становилась пятнистой и начинала опадать.