Лидия Луковцева - Шелковый тревожный шорох

– Пожалуй, пора уже мне и честь знать! – сказала Зоя Васильевна за ужином.

– В каком смысле? – не поняла Людмила Петровна.

Или сделала вид, что не поняла. Зоину маету она заметила уже пару дней как.

– В том смысле, что надо домой собираться. В гостях, как говорится, хорошо…

– А говорила, что подольше погостишь! – взвилась Людмила Петровна, Люся то есть. – Говорила: как же у вас хорошо, так бы и осталась насовсем! Только грибы пошли после дождичков! Или ты уже по вобле соскучилась, а грибы тебе – поперек горла? Не хозяйка ты, Зайка, своему слову! Не хозяйка!

– Ну почему не хозяйка? – вяло отшучивалась Зоя Васильевна. – Хочу, даю слово, хочу – беру обратно!

Реакцию подруги она предвидела, потому и маялась уже несколько дней, не решаясь объявить о своих планах. Планы эти в ночных думах вызревали постепенно. И, наконец, вызрели окончательно.

– Люсенька, конечно, у вас хорошо, я же не спорю! А разве у нас плохо? Неужели ты забыла? – Зоя Васильевна даже глаза закрыла мечтательно. – Утречком раненько сбегаешь на Волгу окунуться, над водой еще туман клубится… Водичка – как парное молоко! Волны на берег накатывают… Солнышко только показалось. Тишина, иногда только рыба плеснет… Запах речной свежести, дышишь – не надышишься…

– «Любовь к родному краю меня томила, мучила и жгла», – попыталась мотивировать Зоино решение Василиса.

– Есенин, – дополнила Зоя Васильевна, если кто забыл, с молчаливой признательностью принимая ее заступничество. Только взглядом поблагодарила.

– Помолчи! – раздраженно отмахнулась от Василисы Людмила Петровна. – Мелочи пузатой слова пока не давали!

Василиса была соседкой Комаровых, и по возрасту всем присутствующим годилась в дочери. Люся так ее и воспринимала – как дочь. А кроме того, Василисина манера подкреплять свое мнение чужими цитатами Люсю порой очень раздражала. Ее ненаглядная подруга Зоя страдала тем же недостатком, и за долгие годы их дружбы порядком достала этой своей невинной привычкой.

Переселившись из родного Артюховска в Ильменск, Людмила Петровна в этом плане утратила Зою, но обрела Василису, как будто и не уезжала никуда. Тоскуя по родным волжским краям и подруге, она скучала даже по этой ее привычке, которая теперь, на расстоянии, казалась Люсе даже милой. Но два живых цитатника на сорок семь квадратных метров ее жилплощади – в определенные моменты это был перебор.

– И Леночка там одна с ребенком, – продолжила аргументировать Зоя Петровна. – Тяжело ей, и помочь некому…

– Там свекровь имеется. И Леночке твоей было так тяжело, что месяц назад она тебе прямым текстом объявила, что не нуждается в твоих услугах. И спасибо ей огромное, а то мы бы тебя здесь и не увидели!

Толик, муж, дипломатично помалкивал. Подруга жены – это святое, а как же! Он был рад приезду Зои Васильевны, в меру, конечно, и гостеприимство его было отнюдь не показным, но… Гостям, как известно, радуются дважды: когда они приезжают и когда уезжают. В их-то весьма немолодом возрасте, с кучей болячек и уже усвоенной привычкой, что жена с ним одним носится, как с писаной торбой… Словом, длительное присутствие в доме чужого человека незаметно стало его напрягать.

– А ты чего молчишь?! – адресовалась к нему жена.

Толик меланхолично пожал плечами: мол, я-то тут причем? И что я могу поделать?

– Ясно с тобой, – зловеще обронила Люся, не дождавшись поддержки, и в воздухе заискрило.

Тут во дворе залилась лаем Джулька, собачка звонкая, но дружелюбная.

– Сама такая! – грубо ответили ей. – Или у тебя, Джулия, крыша от старости едет, что ты меня узнавать перестала? Или я так долго в этом доме не была?

Джулька устыдилась и лаять перестала: вновь прибывшая, и правда, была у них частой гостьей. А может, обиделась собачка, поскольку пребывала в расцвете юности.

– Чуча пожаловала, – известила Василиса чисто для проформы: и так все поняли, кто пожаловал.

– Сейчас сорочить начнет! – вздохнула Люся.

– А то ты и не рада! – ухмыльнулся муж. – Свежие сплетни принесет! Свежайшие!

Люся скривилась и пошла встречать гостью. Толик достал из серванта еще одну рюмку, Василиса принесла из спальни стул.

– Мир дому сему! – возвестила, входя, гостья.

Чуча, в миру – Татьяна Семеновна Ельцова, тоже уже весьма не первой молодости, была женщиной невысокой и с аппетитными формами. Болотного цвета куртка-плащевка еще прибавляла ей объема. Если уж быть точным, как раз в миру она и была Чучей, а Татьяной Семеновной – по паспорту.

– Трапезничаете! – сдвигая капюшон и являя взорам экстрамодную, ультракороткую «тифозную» стрижку, констатировала Чуча.

Черты лица у нее были правильные, носик пряменький, симпатичный. Нежно-голубой «ежик» на голове совсем ее не портил, даже молодил.

– Как это я удачно попала! – она, казалось, была искренне удивлена сим фактом, как будто у большинства людей не было заведено ужинать именно в это время суток.

– Как она, жизнь молодая? Как здоровье? – озаботилась гостья, отпихивая ногой возникшего из спальни на ее голос сонного котяру антрацитовой черноты. – Брысь, Мурзай! Вечно лезешь под ноги!

Официально кот звался Кара-Мурзой, но каких только вариантов не придумывала для него Чуча в каждый новый свой приход! Это стало для них игрой. Кот Чучу обожал, откликался на все клички, так и норовил забраться на руки. Угнездившись у нее на коленях, не мурлыкал, а всхрапывал от блаженства и всю обслюнявливал.

У Чучи, как у всякого нормального человека, тоже имелась своя слабость: она любила ходить в гости. Причем норовила подгадать именно к тому времени, когда люди трапезничали. Кого-то это раздражало, а кто-то, наоборот, радовался ее визитам: у Чучи всегда были самые свежие новости.

Ее и сплетницей-то нельзя было назвать – она никогда не делилась слухами и домыслами. Только факты, таково было ее кредо. К тому же, она обычно приходила со своей бутылкой: нальют или не нальют хозяева еще неизвестно, а так – в любом случае к столу пригласят, да еще и желанной гостьей сочтут.

Не только ради выпивки приходила она в гости. Иногда и рюмка ее оставалась нетронутой, если Чуча была в «завязке». Ей нужна была компания, а точнее, аудитория.

Соблюдая правила вежливости, Татьяна Семеновна беседу всегда начинала с вопросов за жизнь и о здравии. В Василисином шутливом изложении это звучало «как живете, как животик?», по Маяковскому. В принципе, вопросы были чисто риторическими и не требовали немедленных ответов. Чуча прекрасно была осведомлена о положении дел у всех соседей.