Лидия Луковцева - Шелковый тревожный шорох

А потом много чего происходило в жизни обоих. Происходила жизнь. И Толик был хорошим человеком, и Нина неплохой женщиной, и жили они вроде бы ладно, но Толик все хирел и уже почти совсем угас. Он, наконец, разобрался, кто же все-таки для него дороже, да и по сыну тосковал очень, а выросший Виталий знать его не желал и к внучкам не допускал.

В конце концов, теперь Нине пришлось пережить то, что когда-то пережила Люся. А Люся, что уж вовсе было не в ее характере и раньше казалось делом немыслимым, блудного мужа не только простила, но и приняла назад. Вернее, последовательность была обратной: сначала приняла, а потом простила, как это ни странно звучит. И Виталику сказала: это наши дела, а не твои. Разберись в своей семье ( Лидия Луковцева. «Не от стыда краснеет золото»

Выхаживая блудного мужа, Люся приняла трудное решение: уехать из родных краев, из отчего дома, от любимого сына и внучек – в неведомое. Сорвались в белый свет, говорила она.

Приживались трудно. Но, как ни странно, за два года успели привыкнуть и к городу, и к людям, приноровиться к непредсказуемому климату, освоить тонкости уральской кухни. А уж природа! Горы, хвойные леса, озера с чистой водой, перед красотой которых меркнет даже красота пойменной Волги. А воздух!

Толик заметно пошел на поправку. А вот ненаглядная подруга Зоя, увы, уральскими красотами не прониклась. То есть, прониклась, но недостаточно.

Все же Люся зудела. Зудела и зудела, пока не смогла ее убедить пожить в Ильменске еще хоть недельку. Тем более, что синоптики обещали в ближайшую неделю классическое бабье лето.

Всю эту неделю собирались посвятить лесным прогулкам: Зоя оказалась страстной поклонницей пятой охоты. Она уже научилась отличать волнушки от поганок и даже освоила местные названия грибов. К примеру, подберезовики – обабки, а сыроежки – синявки.

И лес был к ней щедр, у них возникла взаимная симпатия: Зоя Васильевна никогда не возвращалась домой с пустым ведерком. Да и ягод порой ей удавалось набрать: брусники, иногда немножко припоздавшей земляники, не совсем вызревшей, но все равно ароматной.

С тем расчетом и билет заказали – через неделю.

Люся и Толик разбрелись в разные стороны, а Василиса все никак не отлипала от Зои, так и бродили по лесу вдвоем. Не столько грибы собирали, сколько языками мололи. Девушка словно наговориться хотела впрок, да и сама Зоя печалилась, предвидя скорое расставание.

Как ни грустно, но приходилось признать, что с дочерью Леной таких близких и теплых отношений у них не было никогда, а уж в последние годы особенно. Большую часть вины Зоя Васильевна возлагала на себя. За то, что не смогла стать для дочери самым близким человеком.

Возможно, определенную роль сыграла работа в школе – она преподавала русский язык и литературу. Недолго, правда. У учителей, как правило, на воспитание своих детей времени не остается, лишь бы накормить да худо-бедно обиходить.

Из школы она все же ушла. Потом работала в библиотеке, где, хотя и не надо проверять горы тетрадей, писать планы-конспекты к урокам, тоже хватает и писанины, и всяких других нюансов. Это только непосвященные считают, что библиотекари лишь тем и занимаются, что читают книги.

Но Зоя, себе в утешение, грешила еще и на гены. Леночка и внешне была поразительно похожа на ее покойную маму, даже походка один в один, и характер у нее уже с подросткового возраста проглядывал бабушкин – женщины суровой, не слишком общительной и обладающей талантом держать дистанцию и ставить на место любого. Никогда не возникало у Лены порыва прижаться к маме, пошептаться, посекретничать. Дочь росла неласковым ребенком, росла себе и росла.

Сначала Зоя Васильевна стеснялась заводить с ней разговоры на деликатные женские темы – мала еще. Потом просто стала подсовывать подходящие книжки. Увы, Леночка их не читала. А потом как-то вдруг оказалось, что она выросла и уже сама пресекала слабые попытки матери чему-то ее научить и о чем-то предупредить.

Как-то третья их подруга, Людмила Ивановна, Мила, царство ей небесное, сказала Леночке:

– У тебя замечательная мать!

Лена усмехнулась:

– Моя мать, возможно, замечательный человек, но она никак не может понять, что я уже взрослая женщина. Она несколько опоздала с процессом воспитания. Чему она сейчас может меня научить? За ней самой присмотр нужен!

Зоя Васильевна и сама себя корила, что мать она не самая лучшая, но не до такой же степени! Сказанные дочерью, возможно в запале, слова всю оставшуюся жизнь жгли ей сердце. Но, говорила она себе, что заслужила – то и получаю.

Лена не разделяла вкусов матери вообще ни к чему, особенно ее страсти к чтению, и легко раздражалась. Справедливости ради надо сказать, что, имея взрывной характер, она была отходчивой. И с отцом отношения у нее были тоже прохладными.

А вот Василиса была открытой, ласковой без приторной навязчивости. А еще – безумным читателем. Читала бессистемно, скакала по верхам, но при ее неиссякаемом любопытстве и отличной памяти все прочитанное укладывалось в «закрома» и становилось полезным багажом.

У них даже мысли порой совпадали: Зоя начинает что-то говорить, а Василиса подхватывает и продолжает мысль именно так, как хотела ее сформулировать сама Зоя Васильевна. И реакции у них на многое были схожими. Они быстро сошлись, и так естественно, без приглядываний друг к другу и напряжения, когда хочешь понравиться человеку и непроизвольно ему подыгрываешь. Налицо было не просто родство душ, а как у Киплинга в «Маугли»: мы с тобой одной крови.

Оказывается, так бывает. Как странно, думала Зоя, ведь это совершенно чужой человек!

…Они неторопливо брели по шуршащему золотому ковру. Когда-то Мила мечтала попасть в осеннюю сказку, а осуществить ее мечту довелось Зое. Пьянил непередаваемый запах лесного осеннего увядания, гниющей листвы, омытой дождями хвои.

Лес преображался неравномерно: одни березы были уже сплошь желтого цвета, в кронах других еще проглядывала зеленая листва. Попалась забавная группка: высокая старая береза в почти сплошь пожелтевшем наряде, рядом – чуть пониже и помоложе – еще с прозеленью, а вокруг с десяток разного роста невысоких молоденьких березок еще целиком в зеленых платьицах.

– Детский сад на прогулке, – сказала, глядя на них, Зоя Васильевна.

– Шелковый тревожный шорох, – откликнулась тихонько Василиса, и Зоя Васильевна в очередной раз вытаращила глаза.

– Вася, ты не поверишь, но именно эти строки и мне сейчас пришли на память!

– Просто подходит моменту! Стереотип мышления. Шорох и правда какой-то тревожный, так и хочется оглянуться. И – шелковый, попробуйте сказать лучше! Правда, там дальше у По уже не по нашей теме: