Наталья Стремитина - Записки из подвала, или Дневник практичной женщины. Повести, рассказы, притчи

Никогда не терять интерес к происходящему!

Но без парадокса так было бы скучно жить на свете, так вот, признаюсь, что никогда ещё чтение самых замечательных книг и размышления на самые интересные темы не давали мне такой простой радости, как выстиранная и выглаженная мной рубашка, аккуратно сложенная в пакет, и благодарный человек, который собирается её надеть.

Никогда не думала, что так важно ощутить сиюминутную полезность своего труда и увидеть результат, но не опосредовано – где-нибудь в отдалённом будущем, когда кто-то прочтёт твой рассказ, или статью, или книгу, которую ты наконец напишешь и издашь, которую, скорее всего, никто и не заметит вовсе, но ты всё-таки надеешься, что этот кто-то улыбнётся или задумается.

Но ты никогда не увидишь этого человека, потому что письма в редакцию чаще всего пишут люди, которые хотят только критиковать, а часто это ханжи или завистники, которые начнут придираться к одной-единственной неудачной фразе в твоих излияниях и не заметят в ней ни ума, ни таланта… А ты будешь тихо мечтать о неведомом читателе, который разделит твоё одиночество…

Однако нынче мои зрители – безгласные вещи. Они покорно лежат стопками разных цветов, а у меня очень мало времени, чтобы оказать им достойное внимание. Для меня это всего лишь ПОТОК вещей. Разбираю новую порцию подарков от богатых родственников и беру в руки хорошенькое платье в горошек, вижу маленький разрыв по шву. Сразу вопрос: выбросить или зашить? Нас вечно окружают гамлетовские сомнения! А работы всего на пять минут, вот только сегодня срочно нужны тряпки на кухню, а платьев здесь хватает, к тому же пришлось бы менять нитку в швейной машинке, а ещё столько неотложных дел… вот и летит это совсем «юное» платье в пакет погибших вещей. Скоро я его безжалостно искромсаю большими ножницами на тряпки: в рубашках я избавляюсь от воротничков и манжет, а платья режу на правильные квадраты.

Попав на кухню (судьба бывшего текстильного шедевра), он прикоснётся последний раз к разделочному столу и впитает запахи и остатки продуктов, из которых готовят еду, а потом его швырнут в мусорное ведро. Вот так же КТО-ТО владеет моей судьбой и решает, куда пустить моё Существование на этой планете – бросить в тряпки или вернуть к нормальной жизни среди людей. Есть ли надежда, что этот КТО-ТО будет в хорошем расположении духа и у него будет время, чтобы разглядеть мои трудолюбие и упорство?! Впрочем, я опять замечталась, а на кухне нетерпеливая Мария ждёт стопку бывших вещей.

Три раза в неделю в моём подвале аврал – прибывают вагоны с чистым бельём. Это, конечно, не железнодорожные вагоны, а алюминиевые тележки-стойки на колёсиках, доверху набитые простынями, пододеяльниками, рубашками, преимущественно ночными, и всем тем, что необходимо нашим старичкам и ночью, и днём.

Я деловито смазываю руки кремом, надеваю белые нитяные перчатки и, как заправский хирург, принимаюсь за работу. Прежде всего, надо всё разложить по местам: пижамы и халаты, рубашки и свитера, платья и блузки, горы полотенец: махровые, кухонные и банные и эти бесконечные маленькие квадратики, которые почему-то заменяют австрийцам русскую мочалку.

Один вагон надо отобрать для старичков на первом этаже, ещё один – для лежачих на втором, здесь в пользовании только ночные рубашки для тех, кто уже не может самостоятельно двигаться. Их кормят, моют, выводят на короткую прогулку, но это уже не жизнь, а всего лишь доживание – старческое слабоумие и полная беспомощность. И дело вовсе не в возрасте – среди самостоятельных постояльцев есть дамы и за 90! А здоровым можно быть и в 94 года!

Возраст жителей нашего Дома колеблется от 80 до 103, а наша ветеранша, фрау Виммер, в свои 103 года сама приходит на завтрак в столовую, чистоплотна и опрятна, но самое удивительное – она сохранила неизменную доброжелательность в общении с персоналом и соседями. Это качество у старичков после 88 лет встречается крайне редко. Чаще всего пожилые люди подозрительны и агрессивны и напоминают одичавших человекообразных обезьян. Иногда в столовой возникают даже стихийные потасовки по самому незначительному поводу. Но люди культурные, интеллигентные сохраняют здравый ум, несмотря ни на что. Вот, например, фрау доктор Хаббер. Ей всего-навсего 92 года, а она живо интересуется всем, что происходит в мире, читает газеты, обсуждает политические и научные новости, пишет письма в разные концы света своим бывшим коллегам и проявляет интерес даже к молоденьким официанткам, которые обслуживают её в столовой. Услышав, что я неплохо играю на фортепиано, она даже пыталась найти мне учеников, чем растрогала меня до слёз.

Однако большая часть пожилых людей всё время погружены «в себя» и ничего и никого не замечают вокруг. Их мир постепенно сужается до размеров их собственного тела, я называю это явление «старческим солипсизмом» – весь мир во мне самом. Но из каждого правила, к счастью, есть исключения. В нашем стариковском пансионе оно тоже есть – это достопочтимая фрау Бучер. Ей немногим больше 90, но она старательно молодится и говорит, что ей только 88 лет. Наверно, ей очень нравится эта цифра, ведь на морском языке это означает что-то вроде большой удачи – две «бесконечности», перевёрнутые на 90 градусов. Но что меня более всего в ней восхищает, так это её ненавязчивая элегантность: она всегда аккуратно причёсана и активно пользуется косметикой, и, что удивительно, румяна ей идут и не кажутся неуместными. Но главное её достоинство – обаяние, которое буквально обволакивает собеседника, при этом сознательная ирония к себе самой и к своему возрасту.

Если фрау Бучер обращается к вам с какой-нибудь просьбой, она непременно подчеркнёт, что, поскольку она «мишугин» (на иврите это означает не совсем нормальный человек), то просит очень и очень сделать то-то и то-то. Она кокетлива и мила настолько, что так и хочется поцеловать её в надушенную щёчку. Если приходится столкнуться с фрау Бучер на каком-нибудь перекрёстке в коридорах нашего Дома, то, как бы ни спешила, а услышишь «фрейлин» или «паненка», обязательно остановишься и поговоришь с ней о каких-нибудь пустяках, и чувствуешь себя бездомной кошкой, которую вдруг приласкали да ещё дали кусочек чего-то очень вкусного.

Увы, ещё одно распоряжение нашей директрисы гласит: «Персоналу запрещается разговаривать с постояльцами Дома». Наше начальство пресекает в корне тёплые и доверительные отношения стариков с теми, кто их обслуживает. Я долго не могла понять – почему; оказалось, что таким образом ведётся борьба с получением чаевых… Наши дамочки из кабинетов не могут себе представить, что кто-то будет разговаривать со стариками совершенно бесплатно. Однако мне и другим моим коллегам чаще всего приходится быть бескорыстными собеседниками. Но никто об этом не жалеет, а администрации и в голову не приходит, что мы, эмигранты-сотрудники, так же нуждаемся в человеческом внимании, как и наши брошенные родственниками старики, они одиноки в силу своего возраста, а мы с трудом адаптируемся в чужой стране и тоже одиноки по-своему.