Александр Малахов - Игрушки (сборник)

– Я думал, что ты не придешь, – выдавил из себя Олег.

– Нет, пусть лучше мне будет хуже, чем кому-то другому, – твердо сказала Олеся, поправляя сумочку на плече.

Никогда еще Олегу не доводилось слышать таких слов. И не встречал он до сих пор человека, который бы о других, совершенно чужих людях заботился больше, чем о себе самом. Такого просто не могло быть. «Хозяин приедет только завтра», – напомнило ему ожившее сознание последние слова Олеси, и он сказал:

– На улице ты не останешься. Подожди пять минут, а я сейчас решу эту проблему.

Он опрометью помчался к размещающемуся в институтском общежитии профилакторию, в котором жили его однокурсницы. «Пусть лучше мне будет хуже», – молнией мелькало в голове.

Обратно он несся так же ошалело, совершенно не глядя под ноги.

«Пусть лучше мне будет хуже, чем кому-то другому»…

Привокзальная площадь гудела как пчелиный улей. Приходили и уходили поезда, протяжным львиным рыком оглашая очередную пяти-десятиминутную остановку, для приема раскрытыми черными пастями купе новой потной массы тел, покидающих без сожаления на целый месяц, на время отпуска пыльный загазованный город, чтобы потом, по приезде, со спокойным лицом, стиснув зубы терпеть давку и беспардонные тычки по самым чувствительным местам более нервных невольных соседей, обозленных селедочной наполненностью салона автобуса или троллейбуса; милостиво переносить придирки и меркантильные замечания начальника; глотать невкусные, но дорогие лекарства, сетуя на магнитные бури и повсеместную загаженность окружающей среды.

Но теперь, когда легкие уже почти ощущали упоительную морскую свежесть, никто из счастливчиков не обращал внимания на нестерпимую нагретость воздуха, и потому взмокшие, пестрые, широкие и узкие спины быстро исчезали в темноте тамбура, словно боялись внезапного отхода поезда или сумочно-чемоданного затора.

С шумной привокзальной площади, с трудом пробившись сквозь толпу провожающих, отъезжающих, из-за тяжести и объемности поклажи не имеющих возможности варьировать движение и потому прущих напролом, они, держась за руки, по гулким железным ступеням взобрались на мост. Впереди, над бледно-зеленой листвой тополей и дубов, витая невесомым голубым пятном с серебристыми блестками волн, словно огромное облако, опустившееся на верхушки высоченных от постоянного избытка влаги великанов-деревьев, виднелся пляж.

Наверху ветер был чуть прохладнее и сильнее. Олеся одной рукой придерживала набегающие на лицо волосы, а другой крепко сжимала руку Олега.

Внизу грохотал локомотив, загоняя сцепку вагонов в тупик. Пахло смолой, углем и ржавчиной. Отутюженные многотонными колесами рельсы отражали прямой солнечный свет, ослепительно сияя бесконечными серебряными жилами.

Через несколько минут они спустились с другой стороны моста у длинного кирпичного забора и ступили на узкую, с редкими травинками в трещинах асфальта тропинку, ведущую на пляж. Посыпанная крупным речным песком, местами чернеющая пятнами густого мазута, тропинка оказалась в тени, скрытая от солнечного пекла высоким забором. Захотелось замедлить шаги, чтобы отхлынула от разморенного тела сонная усталость. Густые оскари, свесившись через забор, как через перила, старались дотянуться до ее головы, заглянуть в лицо бесконечным множеством зеленых глаз и коснуться ее кожи. Где-то сзади уже тише забормотал тарабарщиной репродуктор над дверью вокзала, потянулся вслед уходящему поезду звонким эхом, и стало слышнее шуршание острых песчинок под туфлями.

Две тени, широкоплечая, чуть сутуловатая и безупречно стройная легли на широкую асфальтированную дорожку, постоянно сокрытую шатром листвы; скользнул мимо свежий ветерок с пляжа, и потревоженные листочки дружно захлопали в ладоши, удивляясь, наверное, природной несовместимости вплывших под шатер теней.

Впереди замаячил маленький, похожий на избушку на курьих ножках домик лодочной станции с красным спасательным кругом на дощатой крыше. Стали слышны глухие шлепки по волейбольному мячу, заливистый смех детей и громкое буханье о воду погрузневших за долгое зимнее сидение тел.

Тень листвы неожиданно кончилась, и остывшие тела сразу же обожгло кипятком воздуха.

Они шли молча. Мысли Олега витали неизвестно в каком измерении, и ему думалось, что такая необычная, сказочная девушка родилась явно раньше предназначенного ей времени. Он по-прежнему крепко держал ее за руку, как маленького ребенка, чтобы она, не дай Бог, не потерялась среди сверлящих жадных взглядов и слюнявых ртов; он пытался оградить ее от жестокого, привыкшего только брать мира; но это была жизнь, частицей которой являлась и она.

Олег купил у плотной разомлевшей лоточницы, читавшей до того тоненькую книжицу и ею же разгонявшей обступивший ее со всех сторон раскаленный воздух, большую бутылку лимонада, ласкающую приятной прохладой горячие ладони, и четыре аппетитные сосиски в булочках, прекрасно зная, что после принятия водных процедур желудок обязательно попросит подкрепления.

Олег повернулся к Олесе от безразличного лица продавщицы.

– Я быстренько, – кивнула она в сторону прямоугольного лабиринта раздевалки.

Олег подошел ближе к воде, расстелил махровое полотенце и положил на него покупки. Место было не самое лучшее: берег резко обрывался в воду, и песка на пограничной полосе было мало, но зато кругом была целая поляна свежей, непримятой травы. Олег разделся, облегченно опустился на траву и почувствовал живительную свежесть напоенной речной влагой, примятой его телом травы. Он поджал под себя ноги, примятые травинки вздрогнули и стали медленно выпрямляться.

Недалеко от берега на лодке проплывал пожилой мужчина с впалой, густо заросшей седыми волосами грудью, усердно налегая на весла, и Олег почти почувствовал напряженность сухих жилистых мускулов. Сам он грести не умел, и ему никак не представлялось возможности хотя бы попробовать сесть за весла. Он представлял, как овальные деревянные лопатки плавно скрываются в чуть желтоватой и от света, и от поднятого со дна ила воде, как отброшенные волны, всхлипывая, тупыми мордочками тыкаются в берег. И вода уступает силе настойчивых мышц, растекаясь с обоих бортов лодки закрученными струями вздыбленных волн…

– Вот и я! – раздался восторженный голос за спиной.

Олег нетерпеливо обернулся. Открытое, еще более стройное, чем казалось сокрытое под совершенно ненужной оболочкой платья, скрывающей истинную естественную красоту, тело заставило невольно широко распахнуться глаза; губы захотели вытянуться в трубочку, чтобы восхищенно воскликнуть «о-о-о!», а руки – схватить это чудо природы, забыв обо всем на свете, только кружиться и кружиться единым целым с бесценным подарком милостивого, любящего Бога, напоминающего, что счастье не может и не должно быть одиноким.