Александр Малахов - Игрушки (сборник)

Только теперь Олег понял, что его взволновали не только высвеченные украдкой солнечным лучом задумчивые ее глаза и не только ее точеная фигура и непослушный завиток волос – она взволновала его вся в целом, не делимая на отдельные пропорции тела и цветовую гамму. Она была просто красавица. Нет, не облепленная граммами косметики, не принявшая так широко везде рекламируемые, сводящие с ума бизнесменов, маклеров пропорции, отбираемые ревностно ими для служебной своей значимости или, как говорят, визитной карточки, стараниями массажистов и других всевозможных лепителей сладких куколок.

Ей было лет восемнадцать, и по этой простой причине она вряд ли успела воспользоваться услугами телесных благодетелей. В ней красота была не вымученной сидением на диете – в ней она была природной, естественной, дарованной; той красотой, что не лезет напоказ, а скромно старается не попадать под яркий солнечный свет, чтобы не показаться его ставленницей, наперсницей, несущей кроме умиротворенного тепла еще и безмерное восхищение в виде раскрытых ртов и одобрительных или завистливых покачиваний головы и, конечно же, вздохов: «Вот бы мне…» Красота, влекущая естеством, а не плотской похотью.

Что-то подобное промелькнуло и в его ошалевшей голове, и теперь он тупо пялился на нее, может быть, и с приоткрытым ртом, ошарашенный таким внезапным явлением. Мысль познакомиться с ней или, на худой конец, узнать хотя бы имя теперь вместе с сердцем рухнула в бездонную пропасть и схоронилась в самом темном углу, как крохотный котенок в незнакомой пустой комнате. И он теперь подпирал стену, не в силах от нее (стены) оторваться; рубашка взмокла и прилипла и к стене, и к спине. И теперь только внезапное землетрясение или наводнение могли сдвинуть его с места.

Пришли двое низкорослых мужиков в рабочих спецовках, пахнущие свежей сосновой стружкой и одновременно затхлым, сырым воздухом непрогретой подвальной мастерской, и природных катаклизмов не потребовалось, чтобы заставить Олега расстаться с невольно облюбованной им стеной. Они выдернули из пирамиды первый попавшийся под руку стол, и один гладко выбритый улыбчивый рабочий с длинными пышными усами, совершенно закрывающими верхнюю губу, деловито крикнул:

– Па-берегись!

Олег неожиданно для себя оказался прямо за спиной прекрасной незнакомки. Ноздри защекотало терпкой ландышевой свежестью: поплыл длинный пыльный коридор, пестрые платья – юбки – брючки. Олег прикрыл глаза, на мгновение забылся, жадно вдыхая неожиданную, ароматно пьянящую свежесть, приподнявшись на носках, и ему нестерпимо захотелось увидеть – и прикоснуться рукой к источнику такой обворожительной божественной радости. Он открыл глаза, затаив дыхание, и через ее плечо в листке, который она бережно держала в полусогнутых руках прямо перед собой, как билет на редкостное зрелище для придирчивого контролера, высмотрел имя – Олеся.

«Такое же редкое, как и она сама», – мелькнуло в голове Олега.

Больше ничего прочитать он не успел, потому что дверь резко распахнулась, освежив на мгновение стоявших рядом всплеском вытесненного ею воздуха, и секретарь приемной комиссии в больших затемненных очках, не глядя в перепуганные, взволнованные лица, куда-то в стену громогласно сообщила:

– Первая пятерка!..

Повисло тягостное молчание; девушки нехотя переступили через порог, словно их пригласили не для сдачи экзамена, а в пыточную камеру, и дверь, цокнув защелкой, снова пустила по лицам благодатную струю воздуха.

Сердце у Олега екнуло, и он машинально отодвинулся к уже знакомой его спине всеми шероховатостями, покрашенной темно-синей краской в рост человека стене.

Его двоюродная сестра Наташа, ради которой он здесь, собственно, и находился, помогая ей спокойно ориентироваться внутри институтских корпусов и не плутать понапрасну по знакомым ему за пятилетнее обучение гулким паркетным коридорам, вошла на предметную беседу одной из первых, считая, что таким образом времени на подготовку ответа будет гораздо больше, чем у следующих испытуемых, и скорее исполнится основная жизненная формула: чему быть – того не миновать. Это ее качество Олегу нравилось. Кроме того, она была нормального для девушки роста, стройна, правда излишне худощава, не жалела дорогой косметики для подчеркивания редких стреловидных бровей над васильковыми, большею частью задумчивыми глазами, чуть припухлыми, накрашенными густо ярко-красной с блестками помадой обиженными губами и узким заостренным подбородком.

Молчание было естественным ее состоянием, и Олегу с большим трудом удавалось подыскать подходящую тему и «раскачать» ее своими разговорами, чтобы заставить наконец раскрыться алым бутончиком не желающие шевелиться губы. Эта излишняя замкнутость и молчаливость иногда выводила общительного жизнерадостного Олега из себя, что непременно сказывалось на его настроении.

Когда он очнулся от задумчивости и устремил отрешенный до того взгляд на дверь, Олеси возле нее уже не было.

…Наташа выпорхнула из аудитории раскрасневшаяся, непрестанно улыбаясь, и тут же сунула в руки Олегу экзаменационный листок.

– Четверка! – радостно и счастливо сообщила она.

– А больше и не надо! – не раздумывая выпалил Олег.

И она, окрыленная успехом, даже не уловила безразличных ноток в его голосе.

Наташа фыркнула, сдула, выпятив нижнюю губу, волосы со лба и потащила несопротивляющегося Олега к выходу.

Солнце висело уже в зените и палило нещадно, так что даже самые терпеливые, укрывшись в тени старых раскидистых кленов, сидели с прищуренными глазами на деревянных скамейках.

Основная студенческая масса, заняв до сумерек ближайшие к переливающейся ослепительными чешуйками волн парной воде места на промытом дождями песке с редкими матового цвета ракушками, усердно меняла молочный цвет кожи на болезненный, чувствительный, особенно ночью, цвета вареных раков.

На лбу Олега появилась испарина, и густые вьющиеся волосы, нависая над бегающими из стороны в сторону глазами, заблестели, словно смазанные гелем.

Наташа рассказывала о придирчивой приемной комиссии, и Олег краем уха ловил отдельные фразы: «А здесь запятую зачем поставили… что из этого следует… кто виновен…», а сам тем временем рассматривал жирного пушистого кота, зорко следящего из-за толстого морщинистого ствола клена, прижав уши, готовясь в удобный момент кинуться в стайку худых голодных воробьев, терзающих, жадно чирикая и напрыгивая друг на дружку, еще не пожухлую банановую шкурку, брошенную на тротуаре бестолковым свинтусом или специально оставленную для растяпы, не желающего смотреть себе под ноги.

Он думал об удивительном неожиданном чувстве свежести, совсем недавно ворвавшемся в его разогретую грудь глотком живительного целебного нектара, и глаза теперь искали среди аллеи место, где таким же волшебным образом может возникнуть целая поляна изумрудных ландышей со множеством крохотных белых колокольчиков на тонких, но крепких стебельках, источая невидимыми лучами прямо в душу пульсирующую музыку живой природы. Упасть обессиленно в самую гущу цветочной страны и до умопомрачения надышаться ландышевым ароматом, о всепоглощающей мощи которого он до сегодняшнего дня и не подозревал.