Оксана Демченко - Вошь на гребешке

– Поумнее, чего ж спорить, есть такое дело. Не знаю! Чтобы видеть, чем история отличается от настоящей жизни, – пожала плечами Черна. – Чтобы угодить мастеру, вдруг он приятель Тэре? Ну, или еще есть сто причин, откуда бы мне угадать верную, я не вальз ни на ноготь!

Черна вскочила прыжком, притомившись сидеть без движения. Хохотнула, подпрыгнула второй раз, выше. Неразличимым глазу движением отняла у приятеля двухзвенную палку, обиженно звякнувшую разок перед тем, как оказаться заткнутой за пояс. Черна уже подавала Бельку освободившуюся от оружия руку.

– Идем. Дался тебе этот слабак! Он совсем на тебя не похож, разве волосы одного тона. Ты гораздо лучше, ты думаешь о других, а он подыхает раз за разом, никого не спасая и никому не даруя надежду. Это его и убивает, понимаешь? Не число врагов, а собственная пустая душа.

– Значит, по-твоему, он не герой?

– Он? Нет, точно, – серьезно заверила Черна, не глянув на картину. – Герой бы выжил. И пер на себе тяжесть дальше, сколько надо и через «не могу». Тащить непосильное куда труднее, чем красиво сдохнуть, понимаешь?

– Не совсем…

Разговор, эхо которого угасло много лет назад, напрочь стерся из памяти – и вдруг выплыл, проявился. Вернее, пригодился повзрослевшему Бэлу, первому ученику Тэры Арианы, честно умирающему на поле боя. Было так спокойно и просто закрыть глаза и уйти, исполнив должное, разочаровавшись в людях и даже отчаявшись. Сил нет, света нет, понимания происходящего тоже нет… Умереть уместно и даже здорово, так можно переложить дела на чужие плечи и не думать, велика ли тяжесть и дотащат ли её до цели Светл и прочие. Возможно, Тэра – а вдруг она уцелеет – однажды заказала бы знакомому мастеру новую картинку: старший ученик красиво истекает кровью на осенней траве, исполнив малый долг.

Свет души Бэла раздергался по лучику, он был совсем непрочно соединен со стынущим телом. Питающие душу корни подсыхали, хрустя и лопаясь по волоконцу. Но совсем мелкие, тончайшие, еще держали израненное сознание у края небытия.

Смешно и грустно – вдруг понять, что оказалось важным в последний миг, что помогает цепляться и не сползать в пропасть смерти. Это не долг, не честь и не жажда славы, какое там.

Он набирал по весне лазоревые цветки, похожие на искру улыбки во взоре молодого неба. Он крался по ночному двору, вздрагивая от всякого шороха, чтобы положить цветы на подушку первой ученицы замка, пока та обходит стены Файена и проверяет, не задремали ли дозорные. Весна коварна, в ней чудится одоление тьмы и самой смерти, однако же, ночи длинны и мрак перед рассветом особенно густ, он хрустит серым ломким инеем, принимая самые разные следы… Корешок воспоминания натянулся, зазвенел и – не лопнул, живой и упругий.

Рядом вцепился в край другой корешок, такой же малый. Близ разлапистого дерева, в глухой чаще, озерко осколком неба лежало в оправе из корней. Маленький Белёк всякий день бегал и крошил хлеб старой рыбине, слепой, вялой, доживающей последний год. Зачем? Кто знает, если ответа не было и тогда… Но лес принимал бесполезное дело с пониманием, никогда не перегораживал тропку злыми корнями, не путал ноги травой, выпускающей режущие кромки. Что пользы миру от старой рыбины, ожидавшей свой хлеб привычно и неблагодарно?

Два ничтожных корня полнились ознобной болью, скрипели и едва держали. Третий не желал крепиться в рыхлом песке умирающей памяти. Приходилось спешить и бросать в почву все, даже сокровенное и старательно забытое – почти постыдное.

Лишь раз он дрался один на один с первой ученицей и был избит нещадно, показательно. Он в какой-то миг отчаялся: противница не унималась, а Тэра дремала, не останавливая поединок. Но прибежала Черна, злая, как чер с откушенным хвостом! Вмиг оттрепала Милену, приложила Светла, хоть он-то попал под руку случайно… Черна не унялась, влепила подзатыльник Ружане, а затем наорала на хозяйку.

– Ополоумела? Ослепла от своего прорицания? Да тут и вовсе дураку видать, не годен он драться с девками, жалостливый он, хоть бы раз заехал ей по роже, так нет – только блоки ставит. Я знаю, почему, да все знают!

Милена рычала от злости. Она упала навзничь в пыль и сразу попыталась вывернуться, отомстить. Нащупала любимый перстень с черным когтем, на время боя убранный в гнездо у пояса. Коготь ужалил Черну под ребра, обозлил окончательно – и левое плечо старшей ученицы с хрустом вывихнулось.

– Жалеет он тебя! Ладно, живи с двумя руками, хотя на кой змеюке руки, вот что мне неясно, – спокойно выговорила Черна и отшвырнула визжащую противницу. Встала, рывком выдрала из тела коготь-перстень, бросила подальше. Устроила на плече безвольное тело Белька и обернулась к хозяйке. – Погорячилась, признаю. Если меня и стоит наказать, то не теперь. Уложу его, псаря позову, опять же, подберут годные травки… Поверю, что жив и на ноги поднимется, тогда – наказывай.

Корень, хранящий память о Черне, оказался цепок и упрям, как сама воительница. Тот день помнился в подробностях, богатых болью и удивлением, презрением к себе и неловкостью перед приятелями. Тот день казался последним, после него не стоило жить… но именно тогда мнение Черны о великане впервые показалось не лишенным смысла. Белек желал бы умереть, он бы уничтожен презрением первой ученицы. Но пришлось выжить, проваляться три ночи в бреду, а затем выйти во двор, ощущая себя слабаком, приволакивая больную ногу совсем уж неловко. Это было хуже смерти.

Корни воспоминаний натянулись струнами – но снова не лопнули. Взрослый Бэл все еще надрывался и цеплялся за жизнь, принимал себя негодным учеником Тэры. Тем, кому доверено место у правого плеча. Старшим. Это вынуждало брести из тьмы в жизнь, где нет великанов, а дело кто-то завершить – должен. Хотя бы потому, что тогда, после избиения, в первую ночь без бреда, к нему явилась Милена. Насмешливо сообщила: он трусливее дуффа… Сразу оказалась рядом и шепнула в ухо, что зализывать раны куда проще вместе.

– Бэл, ну постарайся. Большего нам уже не сделать, никак, – устало и без малейшей надежды шептал кто-то совсем рядом.

Голос звучал глухо, мир воспринимался кое-как, словно бы находился далеко, укутанный войлоком корней. Ползти по норе из небытия, преодолевать сопротивление этого шевелящегося войлока уже не получалось, силы иссякли. Корни памяти подгнивали и снова угрожали лопнуть, даже последние и самые, пожалуй, надежные. Но без Милены, Черны и Руннара жизнь замка висела не на нитке даже – на паутинном волоске! И Бэл полз.

К свету, в котором не замечал ни искорки серебра.

К боли, выжигающей сознание.

К жизни, лишенной смысла.

Бэл застонал, последним усилием воли вынудил себя распахнуть веки. День слепил зенитным яростным жаром. Встревожено качались ветви деревьев опушки – толстые, похожие на плоские лапы. К самому лицу склонился Светл, его волосы щекотали кожу.