Михаил Гофер - Жили-были мужики

Наш мужик стоит, глазами хлопает, никак не поймёт, что куда. А тот его под ручку, и в ближайший храм. Зашли, перекрестились как положено, ну и ведёт нашего мужичка знакомый его к свечной лавке: «Ой, вышел без кошелька, не запишите ли мне поминальную записку да свечечек в долг? К следующей литургии занесу!» А и у этих бабёнок в лавке он тоже знаком был, записали на сто рублей (тут уж не знаю, сам мужичок подгадал, или случайно получилось так ровно, ну да это и неважно). А нашему мужику снова говорит: «Приходи завтра!»

А назавтра приходят мужики, и тот, что денег в долг брал, то же самое говорит: «Обещал через неделю, а вот, срослось, возьмите со спасибом!» А бабёнкам некогда, чего-то они там или убирались, или подсвечники протирали: да ну тебя! Обещал к литургии, так и принёс бы к литургии, что уж там!» А он в ответ: «А вдруг помру? Кто вам тогда возместит?»

Мужичок наш заскучал было, потому как показалось ему, что по кругу друг его водит, как лошадь в цирке, только бабёнки вдруг выпрямились, и, ни слова не говоря, взяли долг у знакомого его, прекрестились, да и опять к делам своим.

Вышли на улицу, мужичку нашему друг его и говорит: «Вот и вся разница: одни думают, что им сто лет отмеряно, а другие знают, что да завтра могут не дожить! Ну, это если только большую разницу видеть. А если ещё и мелких разниц хочешь узнать, то это не за раз, а вот заходи на службу, а там и остальное растолкуется!»

Попал как-то раз один мужик в больницу. И вроде помирать рано, а снедужило всего, и шевелиться плохо получается. Пролежал пару дней, дядя доктор его анализы расшифровал, да лечение назначил, а из больницы пока не выпускает: сами понимаете, и у них план, премии, отчётность там всякая; да и мужик сильно не рвётся: дома то всё-таки лучше, когда вылечишься.

И сначала, когда всё плохо было, не обращал внимание мужичок, а когда через недельку полегчало с порошочков да уколов, заметил: уж больно санитарка строгая им попалась! Ну часу не пройдёт, чтобы кому-нибудь громко мораль не прочитает: то ботинки поставил не туда, то в туалет не так сходил, то из душа выгонит кого – не вовремя залез, дескать; то отлает, что постель не по правилам заправлена; а то засорится раковина, так до главврача всех поднимет кляузами своими, как будто дома у неё за всю жизнь ни разу ни одного засора в раковине не было. А пока женщина с раздачи в отпуск ушла, ей ещё ставку в столовой нагрузили. Уж за что оказали доверие, сказать не могу, потому как и за санитарные дела её медсёстры гоняли: график был жёсткий (больница всё-таки), а она по два да по три часа вокруг швабры всё примеривалась, да по сорок минут воду по вёдрам разливала да переливала. Ну, наверное, больше некого было поставить, или остальные сказали, что заняты до нельзя (да что я всё объясняю, и у вас где-нибудь сплошь и рядом такое).

И решил мужик бабёнку эту к порядку привести. То так же громко, как и она, начнёт спрашивать у неё, откуда пыль на тумбочках взялась, то зачем матрасы жёсткие; то с каких это диет порция стала меньше, чем раньше была; то интересуется, почему тем, кто на диете, стол не блюдут, и почему у напарницы хлеба на всех хватало, а сейчас и масло не на каждом куске по утрам? и в каком месте меню вывешено и почему это такая норма странная, блокадная – два куска хлеба на человека? И в палате пол мыли в прошлый раз в четверг, а сегодня вторник вроде уже наступил?

А у бабёнки нашей как лубянка на роже надета: выставится в окно, физиономию закаменит задумчиво, как у памятника Аркаше Северному, и молчит. Дескать вы хоть плюйте мне в глаза, а мне всё божья роса, а плясать вы всё равно под мою дудку будете и меня не перешибёте. Мужик и так и сяк ей, а ей всё равно. И вроде как даже нравится ей, что она такую хулу на себя терпит смиренно, что даже святость у неё вокруг головы ореолом светиться начинает.

А мужик всё больше и больше распаляется, совсем покой потерял, худеть начал, кричит громче самой бабы, уже и хуже её стал – цепляется и к тому что было, и к тому, чего и не было, и так всё-таки переехал из своего отделения в кардиологическое. Ну, там санитарки нормальные были, слава Богу, через недельку в себя пришёл мужик. А там и вовсе вроде подлечили да домой выпустили.

Заболел один мужик. ЧуднО заболел, всё нутро странное какое-то – на всё реагирует, и никак не выправляется. И запретил дядя доктор мужику практически всё: и чарочку (само собой), и курить, и солёное запретил, и копчёное и жареное, и вообще всё, к чему мужик наш привык, под запретом стало. Недужит мужик, и всё ему хуже становится, и сам не понимает: не то от болезни ему плохо, не то от того, что нельзя делать то, к чему организм привык. И вот мучился мужик, мучился, месяц-другой, да и к году срок уже подошёл, да всё-таки не утерпел, сел как-то, наелся всего, и выпил, и закусил, и закурил по старой памяти, да и повторил всё меню. Два раза. И спать лёг.

И снится ему сон: приходит он ко врачу. На исповедь. Понимает вроде мужик, что на исповедь не ко врачу ходят, но это же сон. Ну и вот, пришёл к дяде доктору на исповедь и рассказывает: мол, грешен, батюшка. А доктор благостный такой сидит, головой кивает, да всё, что мужик ни скажет, в листочек какой-то записывает.

– Жареное не ел ли?

– Грешен, батюшка, ел..

– Копчёное не потреблял ли?

– Грешен, батюшка, потреблял..

– А с водкой как?

– Грешен батюшка и с водкой..

… и так по всем статьям.

Ну, когда-никогда, а закончили. Встал дядя доктор, раскрыл шкаф, что сзади него стоит всегда, поковырялся-поковырялся там, да и достал счёты. Обычные счёты, что в магазинах раньше вместо калькуляторов на прилавках лежали. На счётах этикеточка с фамилией мужичка нашего, и косточки откинуты не так, как у остальных: на каждых счётах наособицу, на каждых своё; да сами коcточки со своих мест не спадают, а висят, как приклеенные, и только у доктора получается с места их сдвинуть. Смотрит доктор в листочек, да косточки на счётах гонять начинает, да всё слева направо. Погоняет-погоняет, посмотрит в листочек, подумает, да ещё гонять начнёт. Где косточку, где две, а где и десятком двигает. Дошёл до последней строчки, сверил с листочком, кивнул, и говорит мужику:

– Прощаются тебе грехи твои, раб Божий, иди с миром.

А мужику интересно, что это так: пока со счётами не управился, не отпустил грехов, он и спрашивает:

– А что это за счёты такие, батюшка доктор?

А доктор в ответ:

– А это твоей жизни счёты. В чём согрешил, признался, то каждое то день, то два в твоей жизни, а то и поболе. Так что от всех твоих грехов жить тебе осталось восемь дней.

Тут и сел мужик:

– Как восемь дней?

– Так! – доктор говорит. – Кабы вот не курил вчера, так десять бы осталось, кабы водку сторонкой обошёл, так ещё бы пару недель добавил бы, жирное тебе месяц отняло, и копчёное три недели. Ну и так, по мелочи.. Восемь дней у тебя, в общем, не пропусти воскресный приём!