Юлия Горобец - Цветущая вишня

Темнота была повсюду. Охваченная необъяснимым страхом, Вера везде включила свет, не оставляя нигде темных мест. Ей было по-детски страшно и так сильно хотелось спрятаться у кого-нибудь в объятиях, обещающих защиту, опору, любовь.

И еще этот дневник…

Вера не знала, куда ей деться. Нетрезво она ступала на ноги, опираясь руками о стены и шатаясь. Снова она подумала, что бредит и что все-таки это неправда, неправда, неправда…

Гонимая страхом и отчаянием, тоской и одиночеством, она зашла в ванную комнату. Набрав ванну горячей водой, она сняла с себя юбку, но оставила рубашку. Так она залезла в воду, аккуратно и неторопливо, чтобы не выплеснуть ее через края.

Все ее тело покрылось мурашками, даже лицо. Вера напрасно считала, что здесь она будет в безопасности, ведь навязчивые мысли не остались за дверью этой комнаты.

Перед глазами Вера видела, как Катя жирно выделяет ручкой каждое слово, будто вкладывая в него всю свою ненависть. Как она презренно фыркает, вспоминая о матери, как она злится, бьется в истерике. Но как она сардонически улыбается, завершая текст предложением: «Лучше бы она умерла».

У Веры вновь заныло сердце. Она схватилась за края ванны и, зажмурившись, полностью погрузилась в воду. Сначала она инстинктивно задержала дыхание, но потом попыталась вздохнуть. Она сразу же вынырнула, откашливаясь.

Вода выплеснулась на пол.

Когда Вера смогла нормально дышать, продолжая чувствовать боль в носу, она стала лихорадочно думать о другом пути сделать это. Что именно, она сама смутно осознавала.

Вера даже вылезла из ванны, чтобы найти подходящую вещицу. Вода стекала по ней, особенно градом она лилась с потяжелевшей рубашки, которая плотно прилипла к ее мокрому телу, и с волос.

Схватив бритву, Вера вернулась в воду, и очень долго смотрела на этот устрашающий предмет, который должен был ей помочь.

Помочь в чем?

Вера не решалась даже ответить себе на то, что собиралась сделать.

– Лучше бы я умерла, лучше бы я умерла, – бормотала она, не в силах забыть ту строчку. Она вдруг почувствовала вину перед дочерью, что заставила ее написать такие жестокие слова. Может, если бы она вела себя иначе, то и отношения между ними сложились бы по-другому?

– Если тебе так хотелось… если тебе так хочется , – и Вера, стиснув зубы, прижала лезвие к запястью. Задержав дыхание, она резко дернула рукой в сторону. Она не почувствовала явной боли, но само действие привело ее в такой ужас, что она закричала и едва не расплакалась. Но потом, словно зараженная, не могла уже остановиться, пока вовсе не потеряла сознание.

Когда Вера открыла глаза, она не сразу поняла, что все еще лежит в ванне. Комната была залита каким-то пурпурным оттенком, как будто стены и потолок отражали кровь. Вера не успела оценить свое самочувствие, потому что внимание ее привлек скрип двери. Она повернула голову в сторону и увидела Катю: она стояла, сердито скрестив руки на груди, и укоризненно смотрела на лежащую в воде мать.

– Ну, и что ты там лежишь?

Вера сразу же выпрямилась, готова тут же выползти из ванны.

– Мне, вообще-то, уже пора.

Голос дочери звучал как-то отдаленно, будто она находилась не рядом с Верой, а где-то в подъезде.

Катя исчезла, а Вера незамедлительно последовала за ней (не забыв, однако, надеть перед этим юбку, лежащую возле раковины).

Мокрая, она шла к выходу из квартиры, потому что дверь была настежь открыта. Не закрыв ее и при выходе, она направилась к лестнице, так как заметила поднимающуюся по ней дочь.

– Катя! Подожди меня! Не надо так быстро!

Но та поднималась такой скоростью, будто спешила на автобус.

Вера замерзла, ей было тяжело из-за мокрых волос и рубашки, да и само тело, особенно руки и ноги, никак не обсыхали. Как будто она все еще находилась в воде.

По пути наверх Вера недоуменно оглядывалась по сторонам. Она что-то не припоминала этих стен, не бледно-зеленых, а ядовито-желтых, не припоминала номеров этих квартир и деревянные двери. Разве это ее подъезд?

И сам дом казался бесконечным. Они все поднимались и поднимались, но никак не могли достигнуть конечного этажа.

Вера отвлеклась и совсем упустила дочь из виду. В один момент она вообще исчезла, и это заставило Веру ускориться.

В конце концов, Вера достигла выхода на крышу. Она выбежала, и ее чуть не сбил с ног порывистый ветер, бьющий сильными толчками. Раздираемая страхом, Вера бросилась вперед, затем к другой стороне крыши.

Но она тут же застыла, едва увидев стоящую на краю крыши Катю. Ее густые рыжие волосы развивались на ветру, юбка надувалась. Руки ее были разведены в стороны, как будто она встречала друга.

– Катя, – окликнула ее Вера осторожно, чтобы не спугнуть. Но голос ее смешался с воем ветра, и она позвала дочь снова. – Катя! Катя, что ты там делаешь?

Дочь медленно повернула к ней голову, оставив корпус неподвижным.

– А тебе-то что?

– К-как что… – Запиналась Вера, подступая к ней мелкими шажками. – Я же… я… Катя, с-спустись, пожалуйста, не надо…

– А почему нет? – Она засмеялась, закинув голову назад. Вера с ужасом смотрела на то, как тело ее пошатывается от ветра, и ей хотелось кинуться к ней и стащить с высокого бордюра. Но что, если она все испортит этим? Что, если это очередные выходки дочери, и Вере просто нужно набраться терпения?

– Катя… Спустись, – повторяла она, но уже без дрожи в голосе, – я прошу.

– Да плевать, что ты там просишь.

Почему-то эта фраза хлестнула кнутом Вере по сердцу, и из глаз ее брызнули слезы.

– Зачем ты так со мной, – она закусила губу, – неужели ты не видишь, кто я? Почему ты не хочешь быть со мной заодно?

Катя не отвечала, понурив голову.

Вера перестала надвигаться.

– Почему ты грубишь, почему издеваешься? Ты несправедлива.

– Я? – Она усмехнулась. – Враньё.

Вера вытирала крупные слезы со щек, заправляла мокрые пряди за уши и не могла понять, почему ее тело не сохнет. Заметив сочащуюся из ее запястья кровь, она испугалась, но у нее не было времени на себя. Как обычно.

– Я же стараюсь быть… я… я стараюсь делать все для тебя, – продолжала она страдальческим голосом. – Ведь у меня никого, кроме тебя, нет.

Спустя пару минут Катя, наконец, обернулась к матери. Вера оторопела: она выглядела такой зрелой! Как будто ей было не семнадцать, а…

– Теперь у тебя вообще никого нет.

И в тот же момент она снова развела руки и, оттолкнувшись от бордюра, упала.

Кажется, она очнулась от собственного крика. Но когда сознание вернулось к ней, она замолчала, пытаясь открыть мокрые от слез глаза. Она слышала чей-то шепот очень близко, чьи-то руки пытались ее успокоить. Вера не понимала спросонья, что происходит, где она находится и кто это склонился над ней.