Павел Шаров - Мозаика жизни заурядного человека. Часть первая. Разбег

За несколько дней до окончания смены пришло известие от соседнего колхоза о том, что мальчишки из пионерского лагеря таскают из сада яблоки. Колхозный сад был настолько огромным, что просто удивительно, как это колхозные сторожа заметили воришек. То, что яблоки таскают, это было ясно, а вот пионеры из какого пионерского лагеря делают это, было не ясно. Поэтому руководство колхоза предупредило: будем ловить. Кому что ясно, а кому не ясно – это их дело. А мне все стало ясно, поскольку ребята из первого отряда сразу же признались мне, что они это тоже делают.

– Стоп, ребята! Это и так видно – вся территория в яблочных огрызках. Так вот, больше не ходить. Помните, что сказал Остап Бендер? «Командовать парадом буду я.»

– А когда?

– Когда будем уезжать.

За день до отъезда я собрал самых старших, посоветовал, как расставить несколько человек «на атанде». Самых ловких назначить собирателями. Под откосом найти укромное место, куда складывать рюкзаки и мешки с яблоками. В назначенный час Х работа началась. За час схрон наполнился яблоками. Вечером они были перенесены на территорию пионерского лагеря. Все было тихо. Все участники получили килограмм по десять яблок. Угостили и вожатых. И только старшей воспитательнице не досталось.

– А мне, а мне кто даст яблок, – причитала она.

Я посоветовал главному исполнителю удовлетворить ее, вдруг возникшие, потребности. До сих пор вспоминаю эту историю и не могу себе простить. И не то, что организовал умыкновение 100—150 килограмм яблок из колхозного сада – все равно бы сгнили. Не могу себе простить то, что я, будучи ответственным воспитателем, государственным человеком, фактически руководил группой пацанов и преподнес им урок организации хищения. Правда, я сам тогда еще был пацан, и во мне не испарилась еще эта пацанячья бесшабаш-ность, воспитанная тяжелыми годами войны. Я бы забыл эту историю и не вспоминал о ней, если бы я лично спер эти яблоки, но я был учителем, и этого я себе простить не смогу никогда.

В этот последний вечер было приказано уложить пионеров спать и после отбоя собраться в столовой. Там состоялся прощальный банкет работников пионерского лагеря. Я в белых брюках, белой рубашке явился на банкет, как и все, в хорошем настроении. Директор произнес тост, и мы выпили водки. Потом директор произнес еще тост, и мы снова выпили водки. Я в те времена вообще почти не употреблял спиртное, а если и пил, то какое-нибудь красное, но не водку и не коньяк. После третьей стопки я пошел танцевать с женой директора, а, поскольку голова вдруг закружилась, ноги начали заплетаться, я нечаянно прислонил ее к стенке. После танца директор пригласил меня и секретаря райкома комсомола (вожатого 1-го отряда) к себе в кабинет. Там он вынул поллитровую бутылку коньяку и разлил в три стакана. Я, как солдат, залпом выпил этот стакан. Раньше я такое количество, естественно, не выпивал, тем более коньяку. Секретарь райкома начал пить и закашлялся.

– Я не буду, простите. Пусть Пашка выпьет.

– Выпей, Паша – обратился ко мне директор.

И я снова выпил. Я вышел на свежий воздух. Шел дождь, слякоть, а я в белых брючках. Мозги работают отчетливо. Вот подбежала девчонка с кухни. Она стала что-то лепетать о том, что она всю смену ждала момента встретиться со мной. «Может быть, может быть», но космический корабль под названием Земля кидало на волнах из стороны в сторону, а я, как бывалый матрос, плясал на палубе этого корабля и не падал. В темном коридоре нашего корпуса меня кинуло на какую-то парочку. По женскому восклицанию «Ой!» и по мужскому «У! Ты!» я понял, что это тот комсомольский чиновник, который вручал мне когда-то комсомольский билет, а рядом с ним одна из двадцатипятилетних воспитательниц. Я открыл дверь в спальную комнату. Моя кровать первая слева. Но я прошел к окну, открыл его, перевалился через подоконник и, если так можно выразиться, начал «пить наоборот». Когда процедура освобождения от отравляющих веществ закончилась, я толкнул пионера, спящего рядом с окном, показал ему на мою кровать и рухнул на освобожденную им кровать. Дойти до своей я уже не смог бы.

Утром я проснулся в каком-то жутком лабиринте из металлических кроватей. Ребята, полагая, что мне может влететь за то, что я так напился, выполнили полученную свыше команду «убрать все постельные принадлежности», и завалили меня сложенными в кучу металлическими кроватями. Я выбрался из лабиринта, поблагодарил ребят и приступил к своим обязанностям.

И снова я у директора оказался одним из главных исполнителей. Дело в том, что всю ночь лил дождь, и для того, чтобы свезти на телегах вниз к пристани багаж пионеров, нужно было проявить настоящие бойцовские качества. Телега подпрыгивала на кочках, чемоданы рассыпались, приходилось удерживать их, а за теми, которые свалились в грязь, лазать по скользкому обрыву и вытаскивать на телегу. И все это по колено в грязи. Но вот дело сделано, телеги с багажом доставлены на пристань, багаж перенесен на пароход, и мы снова отдыхаем. Руководство похмеляется, а я через каждые два часа бегаю изображать графа де Блюи. Ничего не поделаешь – печень.

Алька Румянцев был довольно самостоятельным человеком. Настолько самостоятельный, что, будучи студентом, умудрился у папы втихаря сначала соблазнить, а потом и увести его любовницу – жену одного старого полковника, заслуженного импотента. В студенческие времена редко кто был способен на такие подвиги. Но, тем не менее, Алька очень уважал своего отца за его ум, деловую хватку и за редким исключением во всем подчинялся его воле. Не сопротивлялся он и решению отца пораньше женить Альку, чтобы не балбесничал. Естественно, что будущую невесту для Альки выбрал папа. И после обсуждения этого вопроса со своим другом – отцом будущей невесты – решено было познакомить молодых. Для этого папа с Алькой собрались в гости, в семью невесты. Папа проинструктировал Альку, как надо завоевать сердце девушки, хотя и чувствовал, что Алька знает, как это делается, не хуже самого инструктора.

Пошли. Времени было достаточно, и по дороге папа решил зайти на минутку еще к одному своему старинному другу. Друзья сели выпить по стопке коньяку, а Альку отправили в соседнюю комнату поиграть с кем-нибудь из семейства в шахматы. Кем-нибудь оказалась дочка папиного друга – черноглазый галчонок в возрасте волнующихся гормонов.

Папа с другом стали закусывать, а Алька с галчонком – играть в шашки (шахмат не оказалось).

– Вы что со мной в поддавки играете? – спросил Алька, глядя на хитро улыбающуюся девушку.

– Ну, что вы? Как можно.

– А нам теперь с вами все можно. Вы знаете, зачем мы пришли?

– Откуда мне знать, – сказала девушка и покраснела.