Павел Шаров - Мозаика жизни заурядного человека. Часть первая. Разбег

В 1951 году после окончания школы я поступил на радиофизи-ческий факультет Горьковского Госуниверситета. Собственно, первона-чальные мои помыслы были совсем другими. Меня тянуло на фило-логический факультет, но в самый решительный момент меня вызвали в военкомат Ворошиловского района по месту жительства и в доволь-но ультимативной форме предложили поступать в какое-то военное училище. Как я потом понял, в стране создавались какие-то специальные войска, там и готовились специалисты.

Я попытался объяснить в военкомате, что три года тому назад я уже поступал в спецшколу ВВС 3 3 Военно-воздушные силы. с целью подготовки к поступлению в училище или академию военно-воздушных сил, хотел стать летчиком. Но в связи с тем, что мне клюшкой повредили правый глаз, перспективы стать летчиком рассеялись. Руководство школы пыталось тогда удержать меня, но я решил покинуть школу. Так что, простите, мол, теперь армия не для меня. А ходить в армейских технарях меня никак не устраивает.

Но армия на то и армия, чтобы не отступать. В военкомате стали уговаривать, потом соблазнять, нам, мол, такие спортивные парни и нужны, потом пугать – «а то хуже будет».

В общем, я понял ситуацию и решил учиться там, где есть военная кафедра, и где готовят офицеров запаса. Выбор был между радиофаком политехнического института и радиофизическим факультетом ГГУ. Пришел в политех – шум, гам, хохот, движение, в общем, моя стихия. Пришел в ГГУ – тишина, очкарики передвигаются, бумагами шелестят, тоска зеленая. Зеленая-то она зеленая, но – НАУКА. Заглянуть в нее хочется. И я решил подать заявление в университет на радиофизический факультет. О филологии не сожалел, эта филология – нечто менее значительное, нежели НАУКА.

А перед самыми вступительными экзаменами меня вызвали в военкомат, отобрали паспорт и направили в соседнюю комнату на собеседование то ли со вторым, то ли с третьим секретарем райкома комсомола. Нас, таких упрямых, собралось несколько человек.

Секретарь надул щеки и многозначительно, не терпящим возражения голосом сообщил нам – тупым баранам, что решением райкома комсомола мы… тут он уткнулся в бумажку, лежащую на столе, и начал по слогам произносить наши фамилии, путая имена и отчества (мои не перепутал, так как я Павел Павлович) … Так вот, оказывается, мы решением этого самого райкома направляемся в различные военные училища для пополнения мощи вооруженных сил нашей страны.

Да, положение серьезное. С мощью вооруженных сил не поспоришь, если она – эта самая мощь – тут при чем. А может, и не при чем? И тут я задаю ему дурацкий вопрос:

– Скажите, а это решение принято райкомом какого района?

– Как какого? Ворошиловского.

– Простите, а откуда в Ворошиловском райкоме известно обо мне?

– Как? Вы где живете?

– На Макаронке.

– Ну. Это же наш район.

– Что, ну? А откуда вам известно, что я комсомолец?

Секретарь немного смутился.

– А вы что, разве не комсомолец?

– Почему же. Я комсомолец. Только на учете я в Ждановском районе, поскольку учился там в школе.

Секретарь начал жевать губу, чего-то бормотать, какая, мол, разница, от смущения из него потекло, начал сморкаться в платок. Я понял, что сейчас он начнет плеваться, а там и до драки недалеко. Я попросился выйти, получил разрешение и ушел домой за помощью.

Экзамены пришлось начинать сдавать без паспорта. А через пару дней мы явились в военкомат с моим отцом, прошедшим войну с июня 1941 по июль 1945 года. Зашли к старшему по званию – полковнику, начальнику военкомата. Поговорили. Сначала полковник поговорил с отцом, а потом и я объяснил, что в силу дефекта глаза я в армии буду второразрядным человеком. А выбирать надо путь, по которому можно пройти во всю силу.

– Ну и кем же ты хочешь быть?

– Профессором, – неожиданно выпалил я, – а что касается защиты Отечества, то там есть военная кафедра, и я по окончании буду офицером.

– Ладно, ладно, – хохотнул полковник, – забирай свой паспорт, профессор.

И вот, я студент ГГУ. Немного отдохнем и за учебу. Душа свободная, дышится легко. На Свердловке познакомились с девчонками из мединститута. Я запрыгнул на забор с частоколом металлических украшений наверху в виде стержней и начал балансировать. Одним из важнейших элементов бега на коньках (а я уже занимался в секции конькобежного спорта) является то, чтобы середина грудной клетки была на линии колена ноги, на которой катишься. И вот я, воспользовавшись своими навыками конькобежца и начал балансировать на этом заборе, передвигаясь по нему. Дошел до столба, развернулся и крикнул:

– Девчонки! Держите!

И прыгнул. Что-то сильно дернуло меня за ногу. Я почувствовал треск и полетел вниз, как это делают пловцы на старте – вниз головой. Приземлился на кувырок. Правая нога чувствует непривычную прохладу. Посмотрел. Половина штанины висит на стержне забора. Разворачиваясь на заборе перед эффектным прыжком, я эту штанину надел на зловредный стержень. Прыжок получился на редкость эффектным. Парни помирают от хохота, девчонки аплодируют. Кто-то кричит:

– Еще, еще!

Действительно. Что мне стоит? Вторая-то штанина осталась. Правда, шорты в те времена еще не были в моде.

Мое особое, лирически обожаемое отношение к девочкам заложено было, по-видимому, в генах и проявилось еще в те далекие времена, когда папка привозил меня, пятилетнего пацана, на саночках в детский садик в городе Павлово на Оке. Ребятня копошилась зимой над построением из снега большущего корабля под знаменитым названием, которое я забыл. Возможно, «Товарищ Красин». Корабль был с трубой и красным флагом, и всю зиму он представлял собой гордость садика, поскольку не было среди его питомцев ни одного, кто бы ни участвовал в его построении, естественно, под руководством воспитателя. В помещении детишки были заняты в большинстве своем игрушками. И так же, как их взрослые прототипы, пытаются ухватить наиболее интересную игрушку себе, так и детишки иногда поднимали рев по поводу отнятой старшим товарищем этой самой игрушки.

В подобной спорной ситуации я получил однажды вожделенной игрушкой по голове, и, поскольку я получил этого тумака от более сильного пацана, то, не зная, что в этой ситуации придумать, я заревел. Ко мне подошла моя сверстница лет пяти, наделенная природной чуткостью и добрым сердцем, и погладила меня по головке. Я, как мужчина, сразу же перестал реветь и подарил своей новой подруге мячик. Дружба эта длилась долго, и когда я научился самостоятельно ходить из садика домой, то прежде, чем это сделать, я шел за саночками, на которых увозили мою драгоценную подругу, Шел, провожая эти саночки до моста, за которым начиналась какая-то совсем неизвестная страна. Туда я заходить уже не решался. Когда в 1939 году меня, семилетнего парнишку, увозили из города Павлово на Оке на Моховые горы 4 4 Район Горьковской области под город Горький, я с тоской прощался с той неизвестной мне, далекой страной, где оставалась частица моего сердца.