Александр Цуканов - Приказано не умирать

На аэродроме завтракали. Стук тарелок и всеобщая безмятежность его возмутили. Ошалелый от злости, он закричал: немцы рядом! Танки!

Отыгрался за пережитый страх и, может быть, напрасно. Что тут началось, форменная паника. Особенно старался Алиханов: то грузи медикаменты, то выгружай и грузи раненых… И все со словами: только без паники, без паники. Голос дрожит, сам полуодет. Его так и прозвали потом «начальник паники». Суток бы не хватило собраться. Спас сухолядый пожилой начштаба с четкими приказными командами, гася неразбериху, он пару раз стрельнул в воздух из нагана, затем стал загруженные машины группами отправлять с интервалом в пять минут, указав место сбора.

Колонна несколько часов двигалась по проселочным дорогам. Впереди обозначилось большое село. Офицеры в ступоре, не знают, что делать. Парень из взвода охраны чуть ли не местный, сам вызвался сходить в разведку. Обрядили его в грязный комбинезон, давно потерявший свой синий цвет, кепку натянули на голову – прямо вылитый механизатор.

Солнце в зените, жара, мухота и никакой воды поблизости. А разведчика нет. «Дезертир. Сукин сын!..» Стали разворачивать колонну, тут он и появился на низкорослой лошадке вместе с двумя пацанятами.

– Яки немцы? Буцим всё тихо. Мы на выпасах…

Колонна вновь тронулась. Запетляли по глухим проселочным дорогам, стараясь объезжать населенные пункты. Мучились от голода и жажды. Ночью машины порастерялись. Только на третьи сутки выбрались на харьковский грейдер. Сразу все повеселели. Цукан затянул негромко веселую песню, чтоб сон разогнать. А медсестры тут же подхватили. Кто-то из врачей зашикал: как можно! Но Алиханов молодец:

– Пусть поют, нам воевать еще долго, нечего хныкать.

Ехали без света, как и положено. Вдруг из облака пыли выскочил танк. Цукан резко дернул руль вправо к обочине, а навстречу несется другой танк. Взял еще правее и перед гусеницами очередного танка ему пришлось на полной скорости уходить через придорожный кювет. Выдержали бы только рессоры, подумал он под оглушительный грохот и визг медсестер. Танки шли в несколько рядов в сплошном облаке пыли с небольшим интервалом. Раздался скрежет железа, впритирку, срывая бампер у автобуса, пронесся очередной танк. После нескольких виражей, ему удалось выскочить в поле. Приткнулся Цукан возле какого-то сарайчика. Руль выпустил. Руки ватные, ноги дрожат. Сзади голос Алиханова:

– Джигит! Я думал хана нам пришел! Как сумел – не пойму?

– Так первый же класс, – ответил, делая вид, что ему всё нипочем. Еще не понимал, что главнее – везение или свойства натуры. Кто-то при опасности в ступор, а кто-то, как пружина, – и море по колено. Правда, потом все одно, прошибает испариной.

Заночевали в пригороде Харькова. Неразбериха, сумятица, но Алиханов ушел и где-то раздобыл продуктов. Хлеб, овощи. Без хвастовства простенько: давайте, чтоб всем понемножку. И последний кусок себе. Сахар-рафинад раненым. С виду неказист, неопрятен, вдобавок еще боязлив. Прямо карикатура на офицера. Но дело свое знал.

Вечером встали рядом с железнодорожной станцией, чтобы бомбежку переждать, а у амперметра стрелка на нуле. Доложил майору, что в ночь ехать нельзя, генератор вышел из строя. Алиханов без раздумий, едва бомбежка притихла, засеменил в сторону мастерских. И ведь выпросил или обменял на что-то. Пусть не автомобильный, тракторный, но принес, а уж приспособить генератор – это дело шоферское, привычное.

Медсанбат, предназначенный для обслуживания полка штурмовой авиации, расположился возле города Чугуева, в глубоком тылу, где война почти не беспокоила. Наземные и воздушные бои гремели далеко. И только случай с захватом аэродрома зацепил по касательной. Обжег страхом.

Цукана откомандировали в распоряжение штаба полка. Находился он прямо в одной из хат рядом с аэродромом. Офицеры к водителю с уважением, зря не гоняют. А начштаба каждый раз спрашивает: обедал, не обижают? Да какие там обиды. Летчики народ дружеский. Шутят без злобы. Да и у него язык остер, иной раз не в меру. Рейсы выпадали дальние. По осени в темноте возвращались среди ночи под неустанный стук дождя. Дорогу развезло. Темень – не приведи бог. Обратился Цукан к летчикам, объяснил им про овраги и буераки, которые приметил, когда сюда двигались. Стал уговаривать переждать до рассвета, а они наотрез: нет, надо утром быть в полку.

– Ладно, братцы, не взыщите тогда.

В одном месте на взгорке застряли. Пришлось им толкать автобус. Вот тут-то они поняли, что почем. Уселись в автобус, притихли. Капитан – командир эскадрильи вылез наружу и попробовал пристроиться на крыле. А выгиб крыла крутой и подножки, как у грузовой машины, нет. И все же он примостился на капоте наискосок. Так в четыре пары глаз и ехали. Вскоре Цукан его пожалел:

– Залазь, капитан, внутрь, а то еще свалишься под колеса.

Офицер спорить не стал, тут же запрыгнул в автобус.

Страшнее всего в такой темноте уходить из-под встречной машины, которая возникала всегда нежданно, черным сгустком, и ты не знаешь, где кромка дороги и что там справа – кювет или яр. Благо у автобуса мотор сильный, резина почти новая, все время «в натяг», как говорят шоферы на малых оборотах, ползли часа четыре.

Когда подъехали к штабу, то раздалось сзади что-то похожее на – «ура-ура!» Командир эскадрильи потрепал по плечу: ты заходи к нам вечерком, если вылетов не будет, отметим выползание из ада.

В тот день, на рассвете, Цукан с майором, начальником штаба, поехал на аэродром. Только-только прозвучала команда «подъем». Майор ушел в одну из землянок летного состава. Кругом степь, ровное поле, лишь вдалеке небольшая дубрава с вышкой наблюдателя. Какие-то громкие вопли, крики, мимо люди бегут. Инстинкт сработал, он следом за наблюдателем в траншею, вырытую по краю аэродрома. Рядом треск, словно брезент разорвали и фонтанчики пыли. «Мессершмитт», похожий на черную длинную стрекозу, пикирует на летное поле и молотит из крупнокалиберного пулемета по самолетам. Вдруг резко взмыл вверх. Над ним словно пчелы кружатся три наших «ишачка».

Летчики и технари полезли из щелей с возгласами: да всыпьте же этому гаду! Сверху треск пулеметных очередей. «Мессер» петлял и метался из стороны в сторону. Наши истребители дружно наседали. Казалось, вот-вот они срубят его под корень. А немец вдруг резко ушел вниз и тут же, сделав горку, пошел вверх. Народ и ахнуть не успел, а он уже висит над «ишачками». И коршуном вниз на замыкающего. Треск пулеметной очереди – и наш истребитель повалился в сторону в шлейфе дыма. С него полетели черные куски, планируя на летное поле. Истребители попытались взять немца в клещи, а он опять опередил их, уходя свечей в небо под татаканье пулеметов.