Глеб Карпинский - Искушение. Сборник рассказов о Любви

– Это мерзавец! Представляешь, моя близкая подруга – его любовница! И она переправляет мне его SMS-ки. А там такая лирика! Стихи собственного сочинения!

– Чего она добивается? – спросил Адам, срезая путь.

Они миновали пруд и остановились перед горкой, на которой стоял дом. Адам уже указал ей, что живет вон где-то там и даже показывал свое окно, но Юлия ничего не видела и только отмахивалась от снежинок, словно от навязчивых мух. Тогда он потянул ее за собой, и они стали карабкаться вверх в непредусмотренном для подъема месте. Им приходилось ступать боком, чтобы не соскользнуть вниз, и они даже запыхались и перевели дух. В этот момент, разрывая шум вечернего города, раздался звон колокола строящейся неподалеку церкви, и Адаму почему-то пришла нелепая мысль, что и мессия, взбирающийся на Голгофу, также брел, спотыкаясь и дыша из последних сил, только вот вместо тяжелого креста Адам тащил за собой заблудшую женщину и целый шлейф ее грехов.

– Чего добивается? Известно! – усмехнулась злобно спутница. – Хочет, чтоб развелся.

– Ну а ты, ты почему сама не уйдешь! – возмутился Адам. – Зачем тебе нужен муж, который не любит тебя!

– Понимаешь, мы живем у его мамы, и если что, я останусь на улице, да еще детей он может отнять, зачем мне эти проблемы? Перебесится да вернется! А этой сучке не достанется!

Они подошли к подъезду и стали отряхиваться от снега, стучали ногами, поправляли одежду, словно придавая друг другу приличный вид. Юля немного колебалась, когда Адам отпустил ее руку, словно предоставил ей выбор – заходить или не заходить, а ей так хотелось, чтобы ее подтолкнули, взяли за шкирку и бросили в пучину бездны, как несмышленого котенка. Она хотела не думать, казаться наивной дурочкой, но не получалось.

– Ты знаешь, – сказал он вдруг, глядя ей прямо глаза, – самый большой грех на Земле – отвергать любовь тех, кто любит тебя.

В фойе их остановила вахтерша. Она недолюбливала квартиросъемщиков, требовала регистрации и жаловалась участковому. Адам еще раздражал ее тем, что водил постоянно подозрительных девиц.

– А, молодой человек, это что за барышня?! – строго сказала она, поправляя на своей голове кучерявый парик, в котором она была похожа на злобного пуделя.

– Марья Ивановна! Да это моя сестренка приехала, – соврал он, хотя знал, что ему все равно не поверят, а сам тихо, чтобы никто не слышал, пообещал принести завтра тортик.

– Ладно, проходите, – нахмурилась вахтерша. – Только того, чтобы порядок был!

Когда они зашли в лифт, Адам впервые при ярком освещении рассмотрел Юлию. В жизни она выглядела постарше, чем на фотографиях.

«Сколько ей? Тридцать пять? Сорок?» – гадал он.

В последнее время он дурил головы малолеткам и изрядно устал от их капризов. И сейчас, когда в его власти оказалась зрелая женщина, он чувствовал какую-то удачу. Юлия смотрела на мигающие кнопки лифта, читала похабные надписи на стенах. Ее взгляд блуждал, она уже свыклась с неизбежностью. Ему вдруг захотелось овладеть ей прямо в этом грязном и наплеванном лифте, и она, чувствуя его желание, прильнула к нему и даже поцеловала. Губы у нее были слабые, почти безжизненные, отдавали сладкой клубничной жвачкой. Адам обнял ее, коснулся губами ее красивой белой шеи и что-то прошептал приятное. Лифт открылся, но они не спешили выходить. Ей безумно нравилось, как его озябшие руки берут ее уставшее лицо бережно и ласково, словно дорогую хрустальную вазу, как его нежные пальцы блуждают по ее чувствительной коже, гуляют под ее густыми волосами, ласкают за ушами и затылок. У нее непроизвольно появлялись мурашки по всему телу, и она закрывала глаза, забываясь сладким ядом измены.

– Я не понимаю, что со мной… – шептала она, словно оправдываясь. – Это у меня в первый раз… Боже, Боже… что я творю!

Она не заметила, как оказалась в его квартире. Помнила лишь, как не разуваясь и не прекращая целоваться, разбрасывала на ходу одежду, как предалась разврату, и все было словно во сне. И долго-долго звонил ее телефон и, должно быть, на том конце был ее нетерпеливый муж—тиран, а она, упоенная местью, извивалась под лаской другого мужчины, отдаваясь ему в каких-то животных и немыслимых позах, которые не могла себе позволить ни одна приличная женщина. Когда Адам кончил, она лежала минуту, не шевелясь, словно убитая, и глядела на потолок немигающим взглядом. По потолку ходили тени от фар проезжающих где-то автомобилей. Слышно было, как у соседей орет телевизор. Там шел какой-то мыльный сериал, чьи герои о чем-то спорили, выясняли отношения, а эти ползущие по потолку тени пугали ее, и она видела, что не одинока в этом страхе. Комната кишела тараканами, рыжими, противными, мерзкими, и они прятались от этих блуждающих теней куда-то за края оторванных обоев и кронштейны карниза. Но куда можно было спрятаться ей? Телефон Юлии издал слабый писк: он разряжался. Адам напрасно ласкал ее и слушал, как ее слабое сердце тихо стучит, а она машинально гладила этого незнакомого ей человека, имя которого даже не могла вспомнить, по его лохматой взъерошенной голове, и как ребенка прижимала к себе. Ей уже казалось, что между ними ничего не было, и она даже убеждала себя в этом. Ей вдруг захотелось уйти, и она отстранилась…

– Мне надо идти…

– Иди! – сказал он не сразу.

Она поднялась и стала собирать на ходу свою одежду, затем сама открыла входную дверь.

– Ты не думай… – что-то говорила она. – Между нами ничего не было, и быть не может! Я все мужу расскажу.

Дверь захлопнулась, но он еще слышал, как она торопилась по лестнице, даже не дождавшись лифта, как к ней вернулась ее неуверенность, как трепетно отвечала она на чей-то настойчивый звонок, говоря, что бродит по магазинам, и печально улыбался.

Когда он ехал в метро и смотрел на сытые и довольные лица людей, у него сосало под ложечкой. Свой завтрак в два яйца и кусок хлеба он отдал детям. Жена даже не соизволила его поцеловать, но он привык к ее поведению, оправдывая это беременностью. Да, он сам виноват, что в семье закончились деньги, да, жизнь наказала его за гордость, и теперь он курьер, разъезжающий по столице с утра до позднего вечера ради сомнительного заработка. Сегодня вот только один заказ, а, значит, денег едва хватит на молоко и хлеб. И это он, молодой и красивый, с двумя высшими образованиями и даже с некогда успешным бизнесом, и если бы не пара кредитов и не его вера в людей, он бы был сейчас на коне, возможно даже в провинции Бордо на своем винограднике, попивая свой собственный Мерло пятилетней выдержки. О, как он мечтал о винограднике все эти годы! Он вдруг представил себе южное французское солнце и где-то вдали синеву теплого моря, легкий ветер и едва раскачивающиеся спелые грозди, как он босой и счастливый в свободной белой рубахе пробует ягоды на вкус и, жмурясь от удовольствия, считает будущую прибыль…