Алексей Павлов - Странные события в Сухаревой башне

– Вот-вот! Не исключено, что Катя и Алиса ждали от меня большего, особенно во время контрольных, – насмешничал я. – Совсем как Алёна Ивановна.

– Попробуй их разговорить через сеть, – предложил дед. – Я обновил защиты нашего доступа. Тебя обязательно будут вычислять по айпи-адресам и постараются по какой-нибудь гадкой ссылке направить или предложат что-нибудь загрузить на компьютер. Будь осторожен!

– Так что с моим братом? Когда он приедет? – спросил я маму.

– Неизвестно, – грустно и односложно ответила она.

– Почему и тут тайны? – поинтересовался я, нахмурившись.

– Да, ваше раздельное существование до известной поры и ваше незнание друг о друге – одно из условий, суть которых, причины которых должны быть в тайне. Не я это решила.

– Как всё здорово! Как загадочно! И как замысловато ты высказываешься! – протянул я. – Когда же известная пора наступит? И кто установил условия?

– Будут знаки, что пора близка. Ты тоже сможешь их заметить, – туманно ответила матушка.

– Знаки бывают вдоль дороги, они для водителей. Не всякий водитель замечает знаки. А есть такие водители, что видят знак, но не знают, к чему он, – я решил проявить немного остроумия.

– Да-а, – хитро согласился дед. – Кстати, имя Алёны Ивановны само по себе знак. Помню, так звали старуху процентщицу, к которой Родя Раскольников захаживал, а затем, следуя душевному порыву, укокошил топором. Бабка была кровопийцей, а Раскольников боролся с вампирами. И что ж мы, Серафима Аркадьевна, раньше-то не сообразили, что за фрукт эта Алёнка?

– Вольно обращаетесь с великим романом, Аркадий Владимирович! «Алёнка» – это шоколадка, для малых деток, – парировала мать.

– Точно! Покупаешь такую «Алёнку» в магазине, для малых деток, разламываешь на кусочки – и ешь. Вот «Алёнка» внутрь и попадает, – продолжил безумный диалог дед. – Как троянский конь. Потом удивляемся, почему такой провал. Всё из-за любви к сладкому. А Вы, Серафима, говорите «ловушки», «ловушки»!

– Какую чушь вы вдвоём несёте! – начал выражать недовольство я. – Теперь я затворник. «Душой дитя, судьбой монах» 43 43 Михаил Лермонтов. Поэма «Мцыри» (1838-1840). . И всё более осознаю собственную безысходность. Вернее, безвыходность отсюда. Когда я смогу в конце концов погулять? Без кропотливого дозора? Или вечно сидеть буду в этих призрачных стенах? Вопросы у меня, безусловно, риторические.

– Вполне себе настоящие стены! Даже более! Настоящие призрачные и прозрачные для непосвящённых. Самое оно, особенно подходит для сложных времён, – стал уводить беседу в сторону дед.

– Уроки проверяй, мать семейства, грозная женщина! – я тоже решил развернуть тему разговора. – Трудись!

– Святое дело, – отозвалась матушка. – Хотя пора мне отвыкнуть от этого странного занятия – ты же не третьем классе!

– Дом абсурда, замок болтологии, гнездилище пустоты, – я решил обострить общий диалог.

– Вань, сдаётся мне, что завтра мы погуляем! Хорошо? Так погуляем, что до Кремля дойдём наконец, – ехидно пообещал дед.

– Что за намёки, Аркадий Владимирович? – заинтересовалась матушка. – Чем Вы там заняты, в своих тайных лабораториях?

– Какие лаборатории? О чём вы? Вам, любезная, почудилось! Засим я покидаю вас: меня в нетерпении ждут два извлечённых из колодца субъекта. Капкан вашего изготовления сработал. Средневековая забава удалась. Поздравляю!

– Они вернутся сегодня домой, к детям, к жёнам, к ипотеке?

– А как же! Мы же тут человеколюбцы. Капканы, ловушки, силки. Всё готово для встречи любезных гостей. Вы в мейнстриме, Серафима! Что думаете об эпохе Ивана Грозного? Последняя мода в том, чтобы с пониманием относиться к его забавам, к тому, как он митрополита убил, сына убил, человеков, аки 44 44 Как. мясо, в котлах варил. Памятник ему пребольшой отлили! И хороводы, знаешь, водили вокруг истукана; речи, полные чувств и смыслов произносили! Ахали и охали «собачьи сыны» – так обычно величал подобную публику сам царь.

Дед Аркадий растворился в воздухе, матушка въедливо и с осуждением в меня всматривалась, и это предвещало разговоры на серьезные темы, прежде всего об учёбе и разумном использовании появившегося у меня времени. Я упредил матушку, заявив, что спешу к себе, чтобы заняться полезными делами – уроками и записями в дневнике. «Записывай сны с изрядными подробностями, задумывайся о них и толкуй значения», – был её наказ. «Слушаюсь, матушка!» – был мой ответ.

Жизнь взаперти и в тайне от всех школьных знакомцев и друзей меня подавляла и, действительно, наводила скуку и сон. Одиночество я чувствовал крайне остро. И оно усугублялось правилами замковой жизни: покои каждого из нас обыкновенно находились в отдалении друг от друга, и это была традиция, в её основе лежало стародавнее убеждение о том, что при таком порядке жизни наши находятся в меньшей опасности.

Поднимаясь к себе в башню и пройдя половину этажного пролёта, я посмотрел сверху вниз и заметил чем-то озабоченную Никитичну в окружении нескольких доселе не виданных мною морщинистых стариков, с факелами и при шпагах, в париках и одеждах Петровских времён. Они, сонные, прихрамывая и шаркая ногами, с трудом и вразвалку еле поспевали за моей здоровенного роста няней и казались гораздо древнее её. Это могло выглядеть смешно, если бы я не понимал, что старики спят десятилетиями в далёких покоях и что их пробуждение вовсе не случайно, а связано с опасениями или с ожиданием чего-то важного.

Вечер был ясный и тихий, и яркая, полная луна сегодня особенно приблизилась к Земле и словно светилась изнутри, показывая на округлившейся поверхности манящие взгляд неровности. Город, утихая к ночи, тоже источал свет и особое сияние, исходившее от свежего, недавно выпавшего снега. Тишина города и моего одиночества в опочивальне сменилась грохотом поступи стражников, их невнятными разговорами, и я вроде как со стороны увидел и себя, засыпающего на боку, и ночной дозор за дверями. Мне удалось взглянуть в зеркало: оно открылось в глубину своим изогнувшимся, отразившим полную окружность окном, сквозь которое я увидел черные силуэты четырех всадников, несущихся через облака, со всех сторон и во весь опор, к замку. Всадники друг за другом, не замешкавшись, влетели в замок сквозь стену. Я забылся на какое-то время – и очнулся у той самой реки, что видел в ранних снах. Я съехал с крутой скалы вниз, оказавшись у невысокого деревянного моста, висевшего над мутными и светло-желтоватыми водами широкой реки. За ровной спокойной рекой лежал город, куда я держал свой путь. Одолев реку, я случайно обнаружил в себе чудесную способность парить в воздухе: подпрыгнув вверх, чтобы схватиться за какую-то ветку, я повис, а потом стал медленно снижаться. Тут же я понял, что способность к левитации связана с внутренним желанием, особым ментальным усилием, и эту способность легко развить в себе. Мне захотелось поделиться открытием с матерью: она находилась поблизости в раздумьях, но, похоже, происходившее со мной открытие никак её не интересовало. И я уплыл куда-то, где в квадратной, хорошо освещенной комнате за столом сидела Алиса Чудова. Она сказала: «Не догадывалась, что так произойдет. Это был всего лишь розыгрыш. Мы с Катей придумали. Давай встретимся в парке, ты знаешь, по дороге из школы. Я всё расскажу». Алиса и её комната исчезли, а я смотрел на ночное небо со звездами: высоко в зените зажглась яркая звезда, и звезда восхищала необычной красотой. Когда я опустил взгляд вниз, то обнаружил, что замок где-то подо мной и что я могу упасть, если разучусь летать. От страха я прикрыл глаза. Мне показалось, что падаю, падаю стремительно.