Алексей Аимин - Истории из жизни уездного городка. Встречи с неведомым

Ровно в одиннадцать кот отправлялся на перекус к черному ходу шашлычной, где ему перепадали мясные обрезки. Два раза из Терентия пытались сделать домашнего кота. Но добросердечные граждане на следующий день приносили его обратно, и при этом никто внятно не мог объяснить причину возврата.

Напарником Мирона вот уже третью смену стоял Колька по прозвищу Щербатый. Прозвище ему дали за редкие желтоватые зубы, которые он вряд ли когда чистил, но исправно промывал спиртовыми растворами включая зубной элексир «Хвойный».

Колька был простым и понятным: не работягой и не лентяем, не умным и не дураком, не злым и не добрым.

К его недостаткам можно было отнести привычку внезапно засыпать на смене, а к достоинствам то, что спал он не более двух часов. Поэтому на закрепленных за ним котлах поддерживался пусть и волнообразный, но вполне приемлемый температурный график. Короче, в Кольке не было ничего исключительного или выдающегося, кроме способности зычно гоготать над очередным анекдотом, даже если он его слышал в пятнадцатый раз.

Старший по смене звучало слишком громко

Кольку перевели в эту смену после смерти Володи, бывшего напарника Мирона. Володя, хоть и был немного блаженный, зато работяга еще тот! Начальство не имело права брать его на работу по причине определенных неполадок с головой, но мать этого бедолаги их все же уговорила. С остальными частями тела у Володьки был полный порядок. Во всяком случае, на него не обижались ни сменщики, ни мастера, ни местные шалавы, порой заходившие «к Володьке на огонек».

Володька иной раз попадал под влияние гостей и напивался, но это обычно случалось уже после смены. Его укладывали отсыпаться в раздевалке на старом матрасе возле батареи. Мастера, конечно, знали об этом, но закрывали глаза, потому что к его работе претензий не было и не могло быть.

Оставили его и после того случая, когда он в день аванса, правда, в свой выходной, то ли на спор, то ли по дурости водрузил на трубу самой большой в городе Центральной котельной свои старые рабочие штаны. Привязав их к громоотводу, «верхолаз» спустился с высоты более шестидесяти метров довольный донельзя. Володьку тут же препроводили в контору. Вопрос был один: зачем ему это было надо? Ответ подкупил искренностью:

– А я думал, всем смешно будет. Если это нельзя, то я могу и снять.

Снимать засаленные и рваные штаны Володьку, естественно, не послали. Дня через два они сами куда-то делись: может, ветром сдуло, может, сгорели от дымовых газов.

Это было предпоследнее Володькино выступление в качестве главного героя. Последнее, не дожив месяца до тридцати пяти, он совершил девять дней назад. После употребления двух флаконов стеклоочистителя Володька здесь же, в раздевалке, оставил наш несовершенный мир и отдал Богу душу.

Мирон, по-своему любивший напарника за немногословность и трудолюбие, непременно бы поехал в его деревню на поминки, но не нашел подмену.

Сезон только-тодько начался, на улице было еще тепло, поэтому три котла находились в резерве. Колька накидал уголька в свои, и, видя, что старший не в своей тарелке, предложил:

– Мирон Григорич, давай я, что ли твои котелки покачегарю.

– Давай, Коля, а я пока пойду паровой с бойлером проверю.

В ведении старшего было еще паросиловое хозяйство, состоящее из парового котла и теплообменника, именуемого красиво и значимо – бойлер. Подача пара и горячей воды осуществлялась на прачечную и баню, стоявшую прямо через дорогу, ближе к реке.

Было около пяти вечера, до конца смены оставалось три часа. Но сегодня была пятница, и если женский персонал прачечной уже рыскал по магазинам, то на баню скоро пойдет приличный разбор воды.

– Сейчас работяги повалят, – думал Мирон, – это начальство и «вшивая» интеллигенция субботнюю баню предпочитает, растягивая удовольствие под пиво и водочку. А трудовой народ завсегда спешит смыть с себя грязь, проглотить по стакану и домой, или как получится.

Мирон подрегулировал задвижку, сел за рабочий стол, записал в журнале показания давления и температуры. Он взглянул на Терентия, сидящего на окне. Кот с явным безразличием наблюдал за мухой, еле ползающей по закопченному пыльному стеклу. Он всегда был спокоен, когда в котельной все было «на мази».

Вообще-то имя Терентий у кота было официальное, в котельной же все его звали Термометр. В ночную смену кочегары иногда засыпали и температурный график переходил критическую отметку. И тогда кот прыгал им на грудь и начинал орать:

– «Кончай дрыхнуть, остолоп!» – на своем языке конечно.

Термометр был спокоен, неспокойно было на душе у Мирона. День был какой-то длинный и несуразный.

– Сегодня выпью, – решил Мирон. – Сейчас Колька освободится, сбегает.

Его взгляд остановился на гостевом стакане, стоявшем на подоконнике. Чего только из этого стакана не пили: и бормотуху, и политуру, и одеколон. Даже новинка сезона стеклоочиститель, недавно разведанный местными шаромыгами, не смог снять мутного налета с его стенок.

Вдруг Термометр ни с того ни с сего начал умываться.

– Гостей, что ли, намывает? – подумал Мирон – Ну уж нет, никого я сегодня не пущу, даже дверь не открою.

– Здравствуйте, – услышал он вдруг голос за спиной. От неожиданности Мирон даже вздрогнул. Повернувшись, он увидел стоявшего рядом Кондратия. Мелькнула мысль:

– Интересно, как он сюда попал? Дверь-то в котельную была закрыта.

– Здравствуйте, Мирон Григорьевич, – повторил Кондратий, не дождавшись ответа на первое приветствие.

– Здравствуй, – глухо пробурчал кочегар.

– А я вот Володьку помянуть пришел, как-никак девять дней.

С этими словами Кондратий вынул из кармана бутылку, содержимое которой Мирон определил безошибочно. Бумажная пробка из местной газеты, закрытая сверху желтым полупрозрачным напалечником, указывала, что это «голубь мира» – очень уважаемый гостевой напиток.

Производившая его баба Маня такую упаковку объясняла просто: «Чтоб дух не выходил» – и требовала возврата напалечников при повторных визитах потребителей.

Фирменный рецепт этой оригинальной сногсшибательной жидкости баба Маня держала в строжайшей тайне. Правда, невестка, как-то приехавшая ее проведать, проговорилась, что в деревне, где начиналась деятельность баб-Маниной «фирмы», ее свекровь проводила опыты с куриным пометом и другими столь же специфичными компонентами.

Но злые языки, учитывая отсутствие поблизости кур и наличие множества голубиных выводков на чердаках, распространяли слух о голубиных добавках, что и стало его псевдонимом. Да и саму бабу Маню теперь часто называли Голубем Мира, хотя она без всякого грима могла сыграть роль бабы Яги в любом детском ужастике.