Валерия Кондратьева - Белые клавиши

– Не открывай! – со страхом в голосе зашептала Оля.

– Не бойтесь! Я все понимаю. Попытаюсь выяснить, кто это там.

За дверью был слышен топот шагов: тяжелый и глухой. Стучали в дверь несколько раз. Наконец стал различим голос за дверью.

– Иван, открой дверь, пожалуйста. Это Степан, мы с тобой вместе воевали. Не бойся, это я. Мне идти некуда.

Иван приложил ухо к самой двери, и наконец-то он четко расслышал слова говорящего человека. Он узнал голос Степы.

– Степа, ты? – закричал резко Иван. – Открываю!

Ольга со страхом смотрела на мужа, но тот дал знак, чтоб все успокоились.

– Свои, не бойтесь, – произнес тихо Ваня.

Иван осторожно открыл защелку на двери. В полутьме он с трудом узнал стоящего на пороге друга, с которым во время войны съел пуд соли.

– Степка, дорогой! – кинулся Иван к другу. – Живой, черт! Как я рад! – продолжал он с восторгом.

– Да вот видишь, живой! Только руку сильно «поцарапало». Степан показал на левую руку, ниже локтя был пустой рукав гимнастерки: рука была оторвана снарядом.

– Ох, какая жалость! Как же тебя угораздило? – участливо причитал Иван, обнимая и усаживая Степана на диван. Тот молча и тупо уставился в ночное окно.

– Ну, ничего, главное, голова цела и сердце стучит. Как ты нашел меня? Долго ехал? Почему идти некуда? – сыпал вопросами Ваня, с жалостью и любовью смотря на друга.

Тут в комнату вошли Ольга и дети. Степа встал, поклонился и дружелюбно познакомился с Олей и детьми. Мужчины вдвоем удалились во двор и долго о чем-то переговаривались.

Через какое-то время Иван вошел в комнату и вкрадчивым голосом, как бы извиняясь, спросил Олю:

– Оля, Степе негде жить. Его родители погибли во время блокады Ленинграда от голода. А дом их через какое-то время разбомбили. Власти обещают обеспечить жилплощадью, подыскать что-то подходящее. Но не раньше, чем через 2–3 месяца. Он очень ослаб за последнее время, слишком много горя и нервотрепки по поводу жилья пришлось пережить за это лето. К тому же он весь июнь и июль пролежал в госпитале, силы его и психика на пределе. Ему, конечно, нужен покой и какой-то уход. Я оставлял ему наш адрес на всякий случай. Он сначала даже не хотел брать его. Но вышло так, что кроме меня, ему и обратиться не к кому. Жалко его, хороший парень. Не повезло страшно. И полруки лишился, и старых родителей, и жилья в придачу. Неужели мы не поможем?

Ольга вся встрепенулась, стала обнимать Ивана, гладить по голове, по плечам. По лицу ее текли слезы, которые она не успевала вытирать.

– Да как же не помочь, Ванечка? – сквозь слезы еле шептала Оля. – Поможем, чем можем. Вижу, что Степан хороший человек, да и не в этом дело.

– Очень хороший, – отвечал Ваня. – Скромный интеллигент из Ленинграда, прежде работал в конструкторском бюро. Семья у него из потомственных питерских инженеров. Да и мы со Степой сразу же подружились, как встретились на сборах в Прибалтике.

– Он поживет у нас недельку-две, ладно? – продолжал Иван. – Пока я постараюсь ему какую-нибудь работенку временную подыскать, а может быть и жилье даже. Думаю, он сильно не стеснит нас.

– Да, да, – ответила спокойно Оля, – Вы со Степаном ложитесь в бабушкиной комнате. Не забудь только взять раскладушку. А Надю с Олегом я возьму к себе в комнату. Наговоритесь там вечерами со Степой вдоволь.

– В тесноте, да не в обиде, – тихо добавила она.

Так Степан поселился у Майских.

Через какое-то время Ване удалось пристроить друга у себя на заводе учетчиком. Хорошо, что правая рука у него была здоровая. С общежитием у Ивана пока не получилось, ночевал Степан у Майских дома. За прошедшую зиму Степан окреп, отвлёкся от ужасных потерь, подработал денег, разузнал все о новой квартире в Ленинграде, что ему обещали выделить.

Власти не подвели. Ему выделили три небольшие комнаты в хорошем доме, к счастью не забыв учесть, что старая его квартира была очень большая и хорошая. Степан поблагодарил друзей за приют, за все хорошее, что Майские сделали для него. За это время их семья стала для него словно родная. Через какое-то время Степан уехал к себе в Ленинград. Обещал часто писать, приглашал к себе, как обустроится.

Время летело быстро. Дети росли, Иван учился заочно, вечером, много читал и чертил. Проблем прибавлялось. Ивану нужно было собственное рабочее место для черчения, специальный отдельный стол. Денег в семье стало не хватать. Средства нужны были и просто для жизни, но и на отправку в Глуховское денег для лечения Анастасии Петровны.

Мама старела, чувствовала себя неважно.

В редких письмах Люся писала, что мама стала редко выходить на улицу, плохо видеть и ходить. Люсе становилось все труднее ухаживать за ней. С деньгами у них стало плоховато. Лекарств для матери доставать стало все труднее и труднее. Послевоенное время там, в Башкирии, было не легкое, не легче чем в саму войну. Мужчины многие погибли на войне, а подросшие юнцы, которых не взяли из-за возраста в армию, почти все уехали работать и учиться в Уфу, а кто и в Москву, да там и осели.

Как-то Ольга, убираясь в комнатах, под матрацем в кровати Нади увидела лежащий на панцирной сетке альбом для рисования с очень неплохими рисунками. Она была очень удивлена: почему Надежда никогда раньше не показывала ей этот альбом?

Сев поудобнее в кресло, Ольга начала перелистывать страницы с рисунками. Наброски человеческой фигуры в разных позах, натюрморты акварелью, пейзажи карандашом гор, моря, явно вымышленные, которых Надя никогда не могла видеть; смешные фигурки разных зверушек, птичек, дельфинов и других животных – поразили мать.

«Какая у меня подрастает дочь! Ведь ей нет еще и двенадцати! – подумала Ольга. – И литературу любит, и музыку обожает. Почему я не знала о рисовании? Почему эти рисунки Надя скрывает от меня?»

Рисунки Нади и правда были явно хороши. Ольга не ожидала от дочери таких талантов. Конечно, видно было, что нужен педагог, направляющий девочку, научивший бы ее азам рисования и живописи. Нужны книги по искусству, которые обожала и сама Оля. Но на все нужны лишние деньги! Но пока Оля слегка расстроилась, что у Надюшки есть от нее тайны.

Через несколько дней Ольга решилась на разговор с дочерью:

– Наденька, я случайно нашла папку с твоими рисунками, когда убиралась. Мне очень они понравились.

– Что ты, мама, – прощебетала Надя. – Это проба пера, ничего особенного в них нет. Не придавай этому значения. Я и показывать их кому-то стесняюсь. Так иногда тянет, люблю очень живопись. Стала замечать, что мне очень нравится рассматривать картины художников. Жалко, у нас мало дома литературы на эту тему. Да и в школьной библиотеке ничего вообще нет.

– Подожди, – чуть перебила Ольга. – Теперь я буду знать о твоем увлечении. Все, что смогу достать – достану. Я сама люблю альбомы с репродукциями. Будем вместе покупать их, если увидим в продаже. Это очень интересное занятие!