Кирилл Кобрин - Поднебесный Экспресс

«Петр Кириллович!» Русский язык, я им за пределами аудиторий здесь почти не пользовался, а уж тем более за пределами кампуса, не говоря уже о железнодорожной платформе карго-порта города Х., перед посадкой в Tian Guo Kuai Che – так я несколько недель назад, разглядывая ваучер на проезд из города Х. в город Лондон, перевел на пиньин, с помощью аппа, конечно, название этого передвижного предмета роскоши. Поднебесный Экспресс. Ваучер был что надо, красивый, с торжественными иероглифами, при нем в специальном конверте лежала карта маршрута, а также письмо лично от главы компании. Рады предоставить Вам, уважаемый господин, возможность проезда на нашем замечательном экспрессе от и до, все включено, скидка пятьдесят процентов в знак признательности за услуги, оказанные нам и проч. Я машинально отметил несколько ошибок в русском переводе, с моим отъездом они лишились редактора, ха. Ну не стали бы просить меня вычитывать обращение их компании ко мне же! Хотя могли, на самом деле, с них станется. За год, что я провел здесь, уча чему-то русскому местных студентов, а параллельно помогая местным частным и официальным конторам порождать относительно грамотные документацию и эпистолярий на русском, было что понять и чему научиться. Собственно, не очень интересно, но пришлось. Интереснее другое – представлять, как переписанные тобой грамоты участникам совместной исследовательской группы работников системы местного самоуправления китайской провинции Z. и N-ской области РФ, или речи глав уездных управ, или рекламные проспекты учебных заведений и грузоперевозящих компаний распространяются по моей первой родине, оседают в компьютерах чиновников и управленцев, пылятся в папках, чтобы через несколько лет быть равнодушно стертыми, выброшенными, уничтоженными. Вся эта кипучая деятельность, визиты, приемы, поездки на места, декларации, ассоциации, форматы – все вечности жерлом пожирается, механически, безотносительно содержания пожираемого, будто и не было, бесследно. Были ли эти бумаги и файлы? Были ли люди, что в них упомянуты? И те, кто производил документы на свет? Был ли я, который правил этот бред, придавая ему вид, наверняка понравившийся бы великому корсиканцу, как-то посоветовавшему создателям кодекса законов имени себя: «Пишите коротко и неясно»? ОК, даже не «был ли я?», а «есть ли я?» Вот в чем вопрос. То же и с деньгами, что они платили. Я откладывал их, чтобы отдать им же, тем, кто платил; ну, скажем, кому-то из них. А именно – фирме «Древний путь», управляющей карго-портом и посылающей раз в неделю один-два грузовых состава со всякой китайской всячиной на северо-запад – сначала в свой Синьцзян, потом – в чужие Киргизию и Казахстан, Россию, Белоруссию и Польшу и так далее до Лондона. Интересно, что же доезжало до Лондона и сколько это доехавшее могло стоить. Чай? Лечебные травы? Дорогие шелка? Даосская мудрость? Каковы предметы неторопливого экспорта из одной бывшей империи в другую, из Поднебесной в ту, над которой некогда никогда не заходило солнце? И вот сейчас, после сокрушительного успеха нашего транспортного начинания (да, при редактуре перевода официального отчета за 2016-й я заменил «оглушительный» на «сокрушительный», немало порадовавшись тому – крушим, а не глушим) мы делаем следующий шаг, намерены перевозить не только грузы, но и людей. «Роскошный Поднебесный Экспресс. Открой для себя Евразию из окна вагона». Наверное, нужно было «в вагонном окне», но это уж как-то по-советски, колеса диктуют вагонные, мой адрес не дом и не улица. Плюс внимательный наблюдатель заметит, что императив «открой», имея отношение к «Евразии», намекает и на то, что вообще-то можно и «окно» открыть, что едешь ты в закупоренном вагоне, в капсуле. Имя твое – монада, вещь в себе, а Евразия – тоже в себе, и вместе вам не сойтись. Так что, милый, выкладывай большие денежки на поддержание собственных иллюзий по поводу собственного социального статуса. Впрочем, окна в купе мы моем хорошо, так что можешь делать сколько угодно фото и даже тут же выкладывать в сеть, вайфай на борту имеется, и, намекнем, у нас в поезде ничего не блокируют, в том числе и Твиттербук с Инстаграмом. И на том спасибо, дорогие товарищи. В общем, я откладывал халтурные деньги, чтобы глупо выкинуть их, отправившись первым же рейсом Поднебесного Экспресса. Собственно, не «первым же», а просто «первым». Мой контракт здесь закончен; виза тоже истекает (кровью? чернилами? слезами?); вернуться на остров, где я сейчас обитаю, можно и с некоторой экстравагантностью. Островитяне оценят, они раньше мастера были на подобные штуки. Вокруг света за пятьдесят дней. Филеас Фогг.

«Петр Кириллович!» Да, это был русский, а не английский, я смотрел на улыбающееся юное лицо, обрамленное черно-белой пандой, меховые ушки на макушке, и ничего не понимал. «Это я, Юля, Сюин, аспирантка. Вы нам рассказывали о Каламземе». «Карамзине», – автоматически поправил я, привык, с разницей между «м» и «н» они как-то справляются, но вот уже «д» и «т» совсем сложно, а «р»/«л» и вовсе. Нет звука «р» в китайском. Я привык. Даже научился не вздрагивать, когда какое-нибудь милое создание говорило: «Можно вам посрать свою работу?» Конечно, можно. На детей не сердятся. Да-да, Карамзин, «Письма русского путешественника», аспирантки, Юля, вспомнил. Никогда не знал ее китайского имени. «Здравствуйте, Юля, вот уж не ожидал! Как вы здесь оказались? – тоже привык составлять фразы из пособия по разговорной речи, каждое слово отдельно, медленно, никаких вольностей. Мама мыла раму. – Вы тоже едете на этом поезде?» Пауза, в чужой голове перебираются чужие слова, выстраиваются в правильную последовательность. «Да! Я же выиграла конкурс! Еду на год в Московский университет! Родители были рады! Подарили мне эту поездку!» Ну вот, этого еще не хватало, хотел же мизантропически промолчать семнадцать дней, наблюдать нравы, читать, спать, думать. Завершить китайское приключение эксцентричным жестом колониалистской британской свиньи. Детский сад – за спиной, никаких больше уроков, медленных речей, исправлений, перепачканных мелом рук, участливой улыбки при внимании рассказам о родителях, вышедших на пенсию или занимающихся бизнесом, о младших – непременно младших – сестрах и братьях. О поездках к бабушке в деревню, о разнице между пекинской и сычуаньской кухней, о том, что да, книги люблю читать, прочла в прошлом году одну, не помню автора, роман, о жизни, грустный. Из детства – в старость, из будущего – в прошлое, из Китая – в Европу. Таков финальный аккорд, за который я выложил кучу юаней. И вот на тебе.

«А вы?» Я начал было излагать сокращенную версию истории того, как оказался на этой платформе в шесть часов тридцать минут утра пятнадцатого февраля две тысячи восемнадцатого года, но вдруг за моей спиной громко произнесли «еб твою мать». Только привычка, приобретенная столькими годами жизни за пределами ареала распространения сего восклицания, позволила мне не моргнуть глазом, но я замолчал – из мелкой боязни быть опознанным соотечественником с последующими мучениями в пути до Москвы, а то и до Лондона. «Юля, давайте устроим небольшие каникулы, раз оба мы на каникулах. Мы говорили на русском, пока я вас всех учил. Вам придется говорить только на русском в Москве целый год. Пока же перейдем на английский, хорошо? Я помню, вы мне говорили, что вообще-то русский не любите, с детства учили английский, но пришлось поступить на русское отделение университета, так как на другие не хватило баллов». Интонация детского сада не отпускала меня, но здесь добавилось то, что в этом универсальном наречии я сам был воспитанник, а не воспитатель. Заодно и спущусь с профессорской кафедры в нормальную жизнь, где все мы говорим на чужом языке. Аспирантка вздохнула с облегчением. «Конечно!» Кажется, я попал в точку. «И давайте, раз не на русском, будем называться соответствующим образом. Я без отчества, а вы – Сюин, ОК?» – «ОК».