Наталья Терликова - Понедельник. № 6

Я камень целовал, пока он почивал
и омывал водой холодной по утрам.
Всё потому, что я ручей – и берегам
на верность никогда, нигде не присягал.

Он тишина, а я – движение и путь,
он одиночество, а я войны солдат,
в нём запаха сражений горький аромат
и стон солдат – когда простреливали грудь.

Смертям в глаза смотрел, но что о жизни знал
тот камень, всем дарующий покой,
прохладный камень под стремительной волной,
которого ручей беспечно омывал.

Возможно, камень – души впитывал в себя
всех тех солдат, кто рядом с камнем умирал,
возможно, смерть он лучше жизни понимал, —
возможно. Я тот камень целовал любя,

а он в ответ шептал мне по утрам – «Забудь,
забудь, как на войне простреливали грудь,
ты мой ручей, во мгле проложишь скрытый путь,
ведь мы с тобой – любви и мирозданья суть…»

Вероятно, в будущей жизни
загоню свою грусть в облака,
надоевший закрою бизнес,
всё былое продам с молотка!
Сохраню лишь гамак, да книги,
двор пустой, белый грушевый сад,
покосившийся, ветхий флигель,
лепестков ароматных парад.

Станет песня моя попроще,
растворится во мгле зыбкий храм
предсказаний. В тенистой роще
будет петь соловей, а к словам —
прикреплю звуки нежной скрипки
и спою с соловьём новый гимн
про отчизны моей ошибки,
про Москву и про Иерусалим.

Обнимать будет нас эпоха,
где блаженствуют души и рай
обещает – «Будет неплохо»,
и никто не кричит нам – «Вставай!»
Унесутся с ветром интриги,
пальцы солнца там – сквозь облака,
залезать будут в старый флигель
и поглаживать щель потолка…

Как жаль, что выхожу из детского, крылатого пространства,
Где летом выла белая метель в порыве хулиганства,
И яркость хрусталя мальчишеского смеха не тускнела,
Дрожащий луч писал свой первый стих туману – неумело…

Немного жаль, что не могу лизать до синяков-проталин
Февральский снег. А стрекозу, застывшую среди развалин,
И сумерек клубящийся покой, скрипящий стул и книги —
Припоминаю словно в кадре рваном жизненной интриги.

Касанье губ, запитое росой всё в той же киноленте,
И девочка… всё дело в волшебстве, в «невинности пигменте»,
Горошек мятый на весёлом, лёгком платье в крепдешине,
И робкий взгляд луны сквозь облака – который не покинет…

В замесе лет прошедших жизнь густеет и прилипнув к месту,
Предпочитает мягкий взгляд – лирическому манифесту,
Здесь страх и воля, неудача и успех – ютятся в мире,
Так выглядит досуг любви, когда тебе – 64…

В одном огороде, в норе у сарая,
Жила под фамилией Мышь-Полевая,
По записи в метриках – просто Мария,
Серее не сыщешь на периферии.

Любила исследовать корни и ветки,
Припасы в кладовке ближайшей соседки…
Однажды, учуяв домашний творожник,
На кухню зашла, позабыв осторожность.

Хозяйка при виде хвостатой Марии
Подверглась атаке большой истерии —
Запрыгнула с маху на стол, без одышки,
И там запищала не хуже, чем мышка.

Хозяйская кошка по имени Стёшка
(Философ и скептик, как всякая кошка),
Всегда уверяла, утробно урча,
Что лечит неврозы не хуже врача.
При этом не терпит истерик и писка,
Особенно рядом с кошачьею миской.