Александр Брыксенков - Тайга у дома

Барсуков забрался на свою вторую полку, предварительно попросив проводницу разбудить его перед Тихвином. Девушка. приготовив постель, не стала ложится спать. Она отправилась в вагон-ресторан, чтобы немного перекусить.

Было раннее утро. Барсуков и без проводницы почувствовал, что пора вставать. Он свесил ноги и стал осторожно спускаться, чтоб не зацепить девушку. Однако напрасно от осторожничал. Девушки внизу не было.

Барсуков заволновался: « Где же она? Может что-нибудь случилось. И спросить не у кого. Все спят. Что делать?».

Поезд подходил к Тихвину. И тут появился краснорожий тип в белой курточке. Он назвался официантом вагона-ресторана и сказал, что Валя едет с ними, и она попросила его забрать вещи. Он снял с вешалки плащ девушки, извлек из под полки её чемодан и удалился.

Замелькали пригородные огни Тихвина. Барсуков растолкал спавшего на соседней нижней полке бородатого мужчину. Объяснив ему ситуацию с Валей, он попросил мужчину проконтролировать дальнейшее течение событий.

Мужчина согласился, отметив: «Здесь особо нечего контролировать. Просто девушка решила проехаться до Архангельска с комфортом. Ресторанные ребята её и накормят, и напоют, и спать уложат».

На городском автобусе добрался Барсуков до Автовокзала, который представлял собой одноэтажное здание в центре города на Советской улице.

До отправления автобуса на Шугозеро оставалось еще полтора часа. Он решил прогуляться, тем более, что приспичило по малой, а туалет на Автовокзале был закрыт на ремонт.

Оставив рассаду под присмотр какой-то бабушки, он вышел на Советскую. Утро уже разгорелось. Появились прохожие. Он свернул на ещё безлюдную улицу Коммунаров и нырнул в недра строящегося дома. Нырнул и сразу же наткнулся на пару. Парень активно стаскивал с девушки трусы. Увидев Барсукова, девушка смущенно улыбнулась: «Извините». Искатель туалетов молча ретировался.

Нагулявшись, Барсуков вернулся в зал ожидания. Он уселся на скамейку и стал рассуждать:

«Молодцы тихвинцы. Не поменяли исторически сложившиеся названия улиц: Советская, Карла Маркса, Пролетарской диктатуры, Коммунаров и т. д. В Питере никого не помиловали. Даже Герцена с Гоголем. Теперь это безличные Большая морская и Малая морская. С какой стати морские. когда там морем и близко не пахнет.

И город переименовали. Казлы! Теперь вместо мажорного, оптимистичного Ленинграда имеем неуклюжий, мрачноватый Санкт-Петербург».

Ожидать автобус было нудно. Барсуков поднялся со скамейки и стал прогуливаться по залу, читая объявления, еще раз просматривая расписание автобусов. Но умственны процесс не прекращался.

«Конечно, любовью Петра Великого была Европа, а дорогим детищем – город на Неве, – продолжал мудрствовать наш путешественник. – Ну, разве мог он, помешанный на амстердамах, страсбургах, копенгагенах, назвать свое творение Новопетровском или Усть-Невой, или Прибалтийском. Конечно же нет! Только на европейский лад! Только Питербурх! А еще лучше – Санкт-Петербург!»

С этой кличкой город жил долго. И все же за двести лет своего существования словосочетание «Санкт-Петербург» для русских так и не стало естественным, родным. Взамен него повсеместно употреблялось жаргонное «Питер».

Изменить название города и не просто и дорого. Но Петербург нужно было переименовывать. В начале двадцатого столетия монарх поднапрягся и перекрестил город, дав ему достойное имя Петроград. Общество одобрительно отнеслось к такому событию, Вот отрывок из газеты «Слово»: «Наконец-то с немецким духом, более двух веков витавшим над нашей столицей, покончено! Ура, господа!»

Прошли десятилетия, и новые господа в преддверии трехсотлетнего юбилея града Петрова зачем-то взяли и вернули ему старую кликуху.

По этому поводу Барсуков безмерно сокрушался:

«Это сколько же потребуется времени, чтобы искусственно прилепленная к великому городу нерусская заскорузлость отпала вновь? А она обязательно отпадет».

Подали автобус на Шугозеро. И поехал Барсуков под матерок уже принявших с утра лесорубов на свою фазенду, хотя до фазенды нужно было еще от Шугозере пилить десять километров.

Прибыв в Шугозеро, Барсуков снова погрузился в ожидания. На эьтот раз нужно было ждать рейсовый автобус Шугозеро-Харагеничи. Барсуков зашел в магазин и, купив йогурт и белый батон, поднялся на стадион, расположенный между двух холмов, заросших соснами, чтобы перекусить.

Усевшись на теплую скамью северной трибуны, он услышал под трибуной какую-то возню. Заглянув в зазаор между скамьями он увидел мужика активно трахавшего женщину. Выругавшись, Барсуков поднялся со скамьи и потащился на автобусную остановку.

Рейсовый автобус подбросил Барсукова до поворота на Самары и покатил дальше. Теперь путешественнику оставалось сделать пешком последний бросок длиной в два километра.

«Да, – подумал Барсуков, – верно сказано, что автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Хотя из автомобиля совершенно невозможно прочувствовать всю прелесть весеннего леса».

Действительно, лес был обворожителен. Стоял звон от чириканья, щелканья, свиста неисчислимых пичуг. Куковала кукушка. В лужах плавали тритоны. Бледные ветреницы покрывали кочки и пни. И воздух!

Только Барсуков добрался до своей избы, только разобрался с поклажей. как у ограды тормознул трактор с тележкой. В тележке был навоз.

В избу ввалился Вася, знакомый механизтор:

– Георгич, навоз нужен?

– Ещё как!

– Гони бутылку.

– Нет вопросов.

Вася опорожнил тележку на огороде, после чего взял у Барсукова вилы и поехал на луга, чтобы набросать из стога сена в тележку. Вскоре мимо барсуковской избы просеменила на луга Нюрка. Она жила с тремя внуками. А муж её работал в Тихвине, наезжая в Самары по выходным.

Барсуков растопил плиту и поставил на неё кастрюлю с начищенной картошкой. После чего подумал: «Куда это пошла Нюшка?

Барсуков взглянул в окно, выходившее на луга. Нюрки не было видно. Растаяла в лугах. Тогда он взял монокуляр с десятикратным увеличением и провел им по горизонту. Провел и сразу же наткнулся на форменную порнографию. Вася и Нюрка, полагая, что за два километра никто их из деревни не видит, открыто занимались на сене любовью.

Барсуков убрал оптику от глаза: « Что за день? Кругом лежачие женщины. Весна, что ли. Священная».

– Алексей Георгиевич, – услышал он голос соседки, моложавой дачницы. – У меня к вам просьба.

– Внимательно слушаю.

– Помогите мне шкаф подвинуть, а то одной никак.

– С удовольствием!

А про себя подумал: «Если женщина просит…»

Немигаэщий гажий взгляд из под тяжлвх, набркших век пугал баб, и они, при встрече с этим вщглядом, немедленно опукскали глаза или отводили их в сторону. Принадлежал этот гипнотический взгляд Гане Ящихе, патлатой старухе, что жила на отшибе за небольшим болотцем.