Алексей Борисов - Дама на ривере

Был вариант плюнуть и уйти. Не то, чтобы Венедикта очень впечатлили рякинские слова про «шконку пузом у параши». Но где воля, там и кредиторы. Кто знает, какими щипцами будут из него тягать долги?

Кроме того, люди действительно смотрели на него. И чего-то ждали. Венедикт глянул на низкое мартовское небо, сыплющее мелким снежком, выдохнул, и неожиданно бойко крикнул:

– Эй, шеф, замерзнешь! Заводи свою шнягу! – это крановщику. – Чего стоим, товарищи коммунары? – это обездоленным мужикам. – Хан, ты посообразительней! Возьми, вон, Санька, и лезь в кузов ящики стропить. Глиста! Не вытаптывай пастбище! Дуй на стройку, натырь досок!

– Мне… это … тут … велено, – начал выдавливать из себя долговязый секьюрити, но Венедикт его уже не слушал. Он в первый раз попал в такую дурацкую ситуацию, но производственный опыт ему подсказывал единственно верный алгоритм поведения: если не знаешь, что делать, то не тушуйся, не стой на месте, матерись, но без зла, и доверься народу – кривая вывезет!

И действительно, оказалось, что один из мужиков с третьего этажа в молодости успел поработать такелажником, другой был механиком на заводе и имел опыт перетягивания станков из угла в угол; у третьего на стройке работал прорабом кум; всей толпой сходили за досками и заодно выпросили переносную лебедку. Там же на стройке Хан порезал автогеном на куски водопроводную трубу – получилось семь вполне гожих катков.

Пару ломов нашли в общежитском чулане; трос выдал крановщик, которому все равно надо было ждать хозяев на черных джипах. Дело пошло: настилая доски и подкладывая катки, ящики начали втаскивать в вестибюль общежития.

Сложнее было спустить их в подвал по лестнице. Тут проявил сообразительность лично Венедикт. Подвесив в дверном проломе горизонтально два лома и уперев их в капитальные стены, он завел за них трос, распорядился обвязать другим концом троса первый спускаемый ящик и, потихоньку вытравливая трос, майнить по настланным на ступеньки лестницы доскам ящики в подвал. Ломы гнулись, штукатурка под ними осыпалась, но первый «гроб» с оборудованием благополучно оказался внизу.

После перекура спустили второй ящик. Третий был длинный и узкий. Мужики, прикинув его на вес, засовещались:

– Ну его, по доскам чалить! Так допрём, что время тратить? Вячеслав Петрович к ужину велел!

– Да пошел ты со своим Вячеслав-Петровичем! Охота пупок рвать!

– Узкий больно! Как следует не ухватишь!

– Мы как-то золовке на четвертый этаж пианину втаскивали – такая же, стерва!

– Глисту бы позвать! – предложил кто-то. – Он здоровый дебил! И высокий. Его бы вперед ящика поставить – ему в самый раз будет вниз по лестнице с ящиком идти!

– Эй, секуритата, помог бы нам ящичек дотащить, а то мы уж упрели! – крикнул кто-то. Глиста подошел и тупо уставился на ящик:

– Я тут… за этим… следить только, – но мутный взор его встретился с глазами коллектива, и до него что-то дошло. – Но… Если надо… Я… только один ящик, – общежитский охранник нагнулся и, без видимого напряжения, поднял свой конец ящика. Два мужика, ухватившись за противоположный край, едва оторвали его от пола. Тяня жилистую шею и покачиваясь, Глиста спустился на одну ступеньку, потом на другую, потом уверенно пошел вниз. Краем глаза Венедикт заметил, что из трещины в обшивке сочится масло, хотел окликнуть чудо природы, но осекся на какую-то секунду. В конце концов, как они с ним, так и он с ними – в том, что долговязый секьюрити на славкиной стороне, он не сомневался.

А через секунду струйка масла скользнула по нагуталиненному голенищу глистового сапога; долговязый подскользнулся, и собственные пятки вылетели из-под него; грохнувшись затылком об угол ящика, Глиста растянулся всей своей двухметровой длиной по лестнице и поехал на собственной хребтине по ступенькам вниз, хватаясь лапищами за стены и размахивая в воздухе ногами. А следом за ним громыхал ящик, рассыпая из разваливающейся обшивки металлическую мелочевку и норовя раздавить бедолагу. Наверху кто-то заорал:

– Глиста разбился!

Внизу лестницы рякинский секьюрити хлопнулся кобчиком о цементный пол и замер в ожидании неизбежного. Ящик грохнулся следом, сыпанул досками в разные стороны, встал на попа, готовясь раздавить бедолагу, но в этот момент Хан и пара обездоленных мужиков сыпанули по лестнице вниз и успели удержать «гроб» от фатального кульбита.

Следом в подвал сбежал слегка перепуганный Венедикт:

– Глиста, урод, ты что наделал? Давай, собирай метиз, а не то Вячеслав Петрович тебе ноги переломает! – Глист попытался встать, но изогнулся буквой «зю» от боли. К разочарованию окружающих, он был жив, но сильно помят. – Мужики! – воззвал Венедиктина. – У кого-нить жена в медицине трудится? Надо бы этого идиота осмотреть, вдруг у него что-нить сломано? Не в больницу же его тащить, в очередях из-за него торчать! – у экс-каталы имелось подозрение, что, в случае обнародования обстоятельств получения производственной травмы, ответственность могут возложить, как на «главного инеженера», на него.

Следом за Венедиктом в подвал спустился пьяненький после проводов матерых продавцов Рякин:

– Что тут у вас?

– Не видишь? Твой долговязый дебил станок разгрохал!

– А если дебил, зачем к работе привлекли человека? – резонно пробурчал Славка. – Дебилов трогать нельзя, только хуже будет, – глава общины критически осмотрел раздробленные доски и балансирующий на крайней ступеньке ящик. – Смотри! За все ответишь. Если завтра штамп работать не будет, я твою башку в матрицу суну и пуансоном сверху крякну! Понял? Давай! Показывай, где что у тебя стоять будет! Планировочку подготовил? – Венедикт повел Рякина по подвалу, разводя руками по азимутам расстановки оборудования:

– Штампики, уважаемый Вячеслав Петрович, поставим здесь, пресс – вот тут. Здесь поклейка, здесь – зачистка!

– Все-то у тебя, Венедиктина, несерьезно! Большое же дело начинаем! Важное. На всю жизнь! А ты – «штампики»! «Прессики»! Лоскутишко ты, а не главный инженер! Смотри – понижу в должности! Будешь мусор убирать и полы в цеху мести! – Сла-авик поднял с пола монтировку, запустил ее под фанеру упаковки и с треском отодрал от дощатого каркаса. Открылась боковина пресса – маслянистая, покрытая облупившейся краской.

Двое мужиков утащили Глисту наверх, остальные гуженкой ходили следом за вождями индустрии и подавали неуместные советы.

– Это вот что? – спросил глава общины, накладывая ладонь на холодящую руку поверхность.

– Пресс, Вячеслав Петрович, прессок, благодетель!

– Хорош! – Рякин погладил чугунную боковину так, как в старину крестьяне гладили гриву лошади. – Как освободите от упаковки, дайте знать! Баб пришлю, чтобы покрасили!