Ольга Васильева - Разности. Сборник романов, повестей и рассказов

Нет ни комаров, ни мух – все попрятались где-то от сырости, и паук в углу веранды тоже отдыхает сегодня: добычи не будет.

Темнеет и дождь усиливается. Над зажженными лампами на крыльце и в саду нет бабочек и мотыльков, которые обычно собираются там к вечеру.

А окно спальни распахнуто в сад, и так сладко спится под тихий перестук капель по листьям старой яблони, по траве, лопухам, по красной черепице крыши.

Дождь летом.

Событие, и благодать, и покой души.

В солнечные дни все суетно, ярко, открыто, нет ни одного тайного уголка на свете – всюду царствует солнце, беспощадно откровенное и ослепляющее.

А дождь – нет, в дождливые дни все смягчается, все размыто, неясно – и оттого загадочно, и покойно, и уютно.

А Вы – там, где-то, за вот этой пеленой тумана и дождей, и мне так хочется коснуться Вашего виска, покрытого дождевой капелью.

Ведь этот летний счастливый дождь – тоже о Вас…

Жила-была боль.

Она жила в плече, в спине, а иногда перебиралась в колени и руки.

Иногда она засыпала. Но все равно, чувствовалось, что она не ушла насовсем.

И опять она просыпалась, становилась сильнее и все настойчивее давала о себе знать.

Все громче – словами: «Ох…», «ах…» «ой» и другими, некоторые из которых даже невозможно написать здесь.

А бывало… она становилась белой, ослепительно белой, как огонь… Обжигающий, белый, беспощадный огонь.

Она заслоняла весь мир, все звуки и само солнце.

Такой была она – эта боль.

И уже ничего в мире не было, все переставало существовать – только она, светящийся сгусток холодного белого огня.

Говорят, красная боль – самая сильная.

О, нет! Красная – это та, которую можно терпеть. От нее принимают лекарства, она утихает и даже убегает насовсем. Ну, хоть на несколько дней. И про нее можно даже забыть.

Но белая боль… Нет, она никогда не уходит.

Она сидит и ждет, чтоб исподтишка, в минуту, когда ты забываешь о ней и счастливо и легко двигаешься. Гибко, легко, как в юности…

В эту самую минуту она является – и ты выпадаешь из времени, из жизни, из ее течения.

Слепая белая вспышка – и все забыто, ничего нет – только боль.

А потом она утихает, убаюканная шепотом о том, что все пройдет, и все проходит, и она уползает. Не насовсем.

Просто – прячется и ждет своего часа.

Коварная, подлая, жгучая белая боль.

Вот это и была сказка о боли.

Она не совсем сказка, потому что она не кончается хорошо, она не кончается плохо.

Она, к сожалению, не кончается никак.

Просто – она остается всегда.

Наверное, как напоминание о том, как счастливо можно жить без боли.

Все.

Воскресное утро началось с телефонного звонка. А мне так не хотелось брать трубку! Старый фильм по телевизору, ленивый завтрак в халате, книжка перед носом – тоже старая, зачитанная. Сказка!

Но телефон продолжал трезвонить и мне пришлось взять трубку.

«Привет, соня!» – звонила старая приятельница Алка. Мы с ней знакомы уже лет сто, вместе учились, потом работали в одном НИИ. Не то, чтобы очень дружили, но перезванивались частенько, то попросить о чем-то, то – просто язык почесать.

– Сколько можно одной быть – продолжала она, – Все бабы уже по сто раз замуж выходили, а ты все сидишь, ждешь, неизвестно чего. Действовать надо!

– Интересно, как? – вяло отозвалась я. Не люблю я инициативы в таких делах, а еще более, обсуждать свои глубоко личные проблемы – или их отсутствие – с приятельницами.

– У меня есть знакомый… – начала она оживленно.

– Нет, только не это, – простонала я. Появится какой-нибудь тип, с гипертрофированным чувством собственной ценности, и придет меня рассматривать, слушать и сопоставлять. А если, не дай Бог, понравлюсь… От такого потом не отделаться без потерь.

– Это, это, – подтвердила Алка. Она была энергичной, уверенной и всегда знала, как жить. И охотно делилась своими знаниями.

– На самом деле, он когда-то ухаживал за мной. Ну, не то, чтоб ухаживал, так, глазом косил. А когда я вышла замуж, то подружился с моим мужем. Одинокий, никогда не был женат, кандидат наук, квартира на Невском, мама живет отдельно.

– И что же, такое сокровище до сих пор никому не понадобилось? – скептически отозвалась я.

– Ну, знаешь, он из интеллигентной семьи, ему нужна начитанная, интересная женщина, чтоб и поговорить, и в театр, и чтоб мама одобрила, а она искусствовед, понимаешь? Словом, как-то никто не пришелся ко двору.

– А я, значит, прийдусь? Ненавижу экзамены!

– И никаких экзаменов, он очень любит поесть, а ты чудно готовишь, так что, можешь прокладывать тропу через желудок.

– Господи, какую еще тропу?

– Как, какую?! К сердцу, конечно. Забыла поговорку? – веселилась Алка.

Сколько я ни пыталась отговориться, ничего не вышло. И свидание было назначено. У Летнего сада, в пять.

Пришлось плюнуть на все дела и тащиться к Летнему саду, именно тащиться, нога за ногу, потому что уж очень не хотелось. Но любопытство помогло, и в пять я была уже у ворот Летнего сада. Погода стояла пасмурная, вот-вот начнется дождь, и вокруг никого не было. Даже оркестр не играл в саду.

– Опаздывает, что-ли, – подумала я раздосадованно. У парапета набережной ходил какой-то невысокий мужчина, но он явно ждал не меня: ни разу даже не оглянулся. Вдруг он решительно перешел дорогу и направился ко мне.

– Вы не меня ждете ли? – спросил он, улыбнувшись. Я окинула его взглядом: небольшого роста и какой-то… незаметный, что ли. «Такому хорошо разведчиком быть – никто не обратит внимания», – подумала я.

– Если Вы от Аллочки, то видимо, Вас.

– Да, я Вас сразу узнал, она мне Ваше фото показала. Ну, будем знакомы, Олег». Он коротко поклонился, взял меня под локоть и повел через калитку. В саду мы ходили долго. И сидели. И стояли. Надоел он мне ужасно: о чем говорить, было непонятно, сам он красноречием не отличался – а может, стеснялся, и я совсем измучилась подбирать темы для беседы, в которой он участвовал без всякого энтузиазма.

– Не понравилась, значит, – с некоторой уже обидой подумала я. Ну и ладно, он, скажем, тоже не Аполлон. И ростом не вышел, и занудный какой-то.

Наконец, мы вышли из Летнего сада и пошли к Михайловскому замку. Вдруг, мой спутник необыкновенно оживился.

– Смотрите, смотрите, что там, на газоне! – воскликнул он и ринулся туда. Я – за ним, соображая, что же он там мог увидеть: змея сбежала из цирка, чей-то труп или еще какая напасть. Кричал он так, что в голову лезли именно эти мысли.

С сияющим лицом он схватил какую-то круглую железяку и высоко поднял, чтоб я могла рассмотреть ее во всей красе.

– Видите? Это от машины, от колеса. От «Жигулей», я думаю.

– И что? – разочарованно отозвалась я, – Вы здесь это потеряли? А теперь нашлось?