Калина Красная - Lucid dreams

Муся, вспомнив слова директрисы о том, что она вечно витает в облаках, действительно принялась наблюдать за розоватыми перистыми облаками, которые медленно плыли над музеем, над деревьями, проводами, рекламными растяжками, крышами и над новыми сияющими куполами. Неожиданно, как когда-то давно, она почувствовала, что является соучастником той самой работы, что происходила на земле всегда. Муся провожала взглядом облака. Облака уходили в вечность.

ОБЛАКА

Репортер смотрела в небо. Воздух уже не колыхался, соловьи умолкли и даже собаки стеснялись лаем нарушить покой. Солнце осторожно карабкалось вниз. Замерцали мягкие и таинственные сумерки. Длинная череда исстрадавшихся облаков встала строем над лесом – это людская колонна маршировала за горизонт, туда, где нет налогов, голода и начальства. Вон Дубитель плетется и баба его сзади, вон маячит русая башка Палы Волкова с вещмешком за спиной, бабушка с дедушкой зеленой веткой помахивают, над верхушкой березы Петька Питерский – ему дадут 10 лет (не без Лёнькиного содействия) за колхозные колоски, которыми тот хотел накормить Маню с младенцем. А следом – не сам ли Лёнька Скобарь, в конце 30-х сгинувший в СевЛаге? А вон его пятилетняя Валя, погибшая в 41м, попав с детским домом под обстрел на Смоленщине, и старший сын Коля, что пьяный рухнул с лесов на стройке в Усть Илиме, сбежав из нищего колхоза. Потом она вспомнила, как делает репортажи про развал этих колхозов в 90-х: брошенные поля, разворованные фермы, пьяных доярок, коров, мычащих от голода и падеж скота, а также, собак, что бегают по деревне с телячьими ногами в зубах. Внезапно репортер разглядела и своего знакомого, который застрелился, сбежав прямо из под капельницы районного наркологического отделения; деревенского соседа Витю, его пьяный друг долго тянул на «Вихре» пустые водные лыжи, не замечая, что тот давно утонул; Надюшу с внешностью топ-модели, которую муж долго бил ногами, опившись этилового спирта – ее тело нашли в избе под лавкой; увидела Юрку, на мотоцикле въехавшего в реку по пьяни, и не выехавшего обратно на глазах жены, троих детей и всей деревни; Таню, что, полюбив алкоголика, сама, в конце концов, запила так, что замерзла однажды под забором в сугробе. – «Я и не думал, что смерть унесла столь многих».

Тут репортер очнулась и посмотрела на часы. С Ленькой Скобарем они уже свернули на дорогу с большой лужей посередине, что не высыхала даже летом, и подошли к избе Дубителя. Репортер стала доставать аппаратуру и стала готовиться к съемке, а Лёнька засуетился рядом, пытаясь руководить процессом: «Вот как надо сымать! С энтого места вся деревня как на картинке. На говно-то зачем наводишь? Дубителев дом сымай – он самый приглядный». Репортер делала свое дело молча, стараясь не обращать на Лёньку внимания. Установив треногу и настроив камеру, они стала ждать. Вскоре послышался шум машины. Репортер проверила на резкость, включила киносъемочный аппарат, и через некоторое время из-за угла вывернул пыльный грузовик с красным транспарантом «Даешь хлеб Родине! Колхоз «Активист». Машина была заляпана грязью, за пыльным лобовым стеклом едва можно было разглядеть водителя, так что было совершенно непонятно, как он видит дорогу. Автомобиль, груженый до верху мешками с зерном, отобранным у крестьян, проехал мимо них по луже. Водитель чуть притормозил, но похоже шутки ради, обрызгал грязью Лёньку. Запахло бензином и перегаром. В кузове стояли Петька Питерский с уполномоченным из райземотдела, их лица были красными, как знамя, они старались не шататься и кричали нарочито бодро, «для истории», показывая вдаль и махая руками репортеру. «Да здрав… колхозы! Слава Лен… рищу Сталину! … коллекти… ура-а-а-а!» – разнеслось по деревне. Эхом вторили собаки. Автомобиль выехал из лужи, газанул и, обдав пылью, скрылся за поворотом. Репортер выключила камеру. Лёнька, матерясь, стал вытирать о траву заляпанные грязью сапоги.

МУСЯ ЗАКРЫЛА ГЛАЗА

Проекция на экране должна быть похожа на архивные хроники: вдоль дороги крестьянские избы – небедные, высокие дома, крытые дранкой; почти все они с большими воротами и калитками поменьше, все двери распахнуты, лишь в одном из домов почему-то нетронуты, окна заколочены, а то и выбиты, плетни кое-где сломаны, жердины вывернуты, доски вразнобой приставлены к стенам домов, несколько кольев валяются на дороге, а вдали торчат купола без крестов. Очень грязная, пробитая колеёй, дорога, посредине которой – огромная лужа, классически не высыхающая даже летом, и там, в этой грязи что-то шевелится. Камера наезжает как раз на эту лужу, и становится заметно, что дорога в этом месте все же вымощена. Когда трансфокатор еще раз приближает картинку, на крупном плане можно разглядеть, что дорога выложена младенцами. Они лежат в грязи, только лица и пухлые животы виднеются на поверхности, но даже в немом кино понятно, что кто-то мычит, кто-то гулит, а кто-то плачет, протягивая зрителю ручки из своих страшных, голодных времен. Через некоторое время вдали появляется пятно, которое постепенно увеличивается и принимает очертания – вскоре в нем можно различить силуэт грузовика. Он выворачивает из-за угла, направляя свой прямоугольный капот, с заляпанными грязью фарами и мутным лобовым стеклом, за которым невозможно разглядеть водителя, прямо на младенцев. Однако, младенцы знают, что делать. Закрыв глаза и рты, все они, словно по команде какой-то неведомой мамки, опускаются на дно. В мутной воде можно разглядеть, как ровнехонько эти маленькие тела легли на дно лужи, выставляя вверх раздутые от голода животы, умостив дорогу так гладко, что никто не выделяется, и груз машины не причиняет им никакого вреда. Пыльный грузовик украшен транспарантом «Даешь хлеб Родине! Колхоз «Активист». На мешках с зерном, которые доверху наполняют деревянный кузов машины, стоят двое молодых мужчин. Неимоверно широкие галифе на одном из них, как паруса, надуваются ветром. Парни что-то кричат, указывая вдаль, и радостно машут руками невидимому хроникеру.

Машина с хлебом исчезнет из кадра, младенцы, лежащие на дороге, станут выныривать из воды, жадно хватая воздух, и тут на одного из них, что был положен с самого краю, с непропорционально высоким лбом и длинными, слипшимися волосами; с огромным животом, облепленным грязью до такой степени, что непонятно, мальчиком является младенец или девочкой; который, начнет смеяться уже беззубым ртом, обнажая припухшие десны, и даже нечто вроде ямочки станет заметно на впалой щеке, накатит волна от грузовика и младенец, закашлявшись, навсегда скроется на дне лужи, и лишь несколько пузырей появится в месте, где мутная поверхность воды унялась.