Олена Притула - В гору на коньках

Ей шестнадцать, она живет этажом выше с мамой Викой и папой Николаем, Колей, в прокуренной квартире. Ремонт последний раз там делали перед ее рождением. Отец Марины смахивает на большого лохматого пса. В застиранных рейтузах и синтепоновом плаще в любое время года. Он потихоньку таскает из дома вещи. Может унести кресло или блендер. Ее родители – мелкие рабочие. Отец слесарь, его недавно уволили за пьянство. Сейчас он грузчик в загибающемся магазине, где мама Марины работает продавцом в отделе овощей, галантереи, сухофруктов и орехов.

Мы познакомились в прошлом году. У них в квартире ругались, Марина выскочила в короткой майке, дырявых шерстяных носках, лосинах и розовых тапках с заячьими ушами. Бледная, с горящим взглядом, разлетевшимися из хвоста волосами. Спустилась ко мне, попросила зажигалку и сигарету. С тех пор мы иногда курим вместе.

Вот и сейчас она сидит на подоконнике боком, смотрит в окно, ноги поставила на подоконник, отодвинув цветы в горшках – пыльную герань и денежное дерево. Между ног банка из-под горошка вместо пепельницы. Марина со вкусом затягивается, неторопливо стряхивает пепел, выдыхает дым. Она все делает плавно, не спеша, как ленивая кошка. Рыжая кошка.

– О, Слава, привет, – выражение ее лица масляное, спокойное.

– Ты чего не учишься? – спросил я.

– Прогуливаю, – ответила она и улыбнулась.

– Счастливое у тебя время, вернуться бы, – я почувствовал себя глупо.

– Давай вместе прогуляем, – ее голос лился томно, неспешно, немного глухо, – мать скоро на работу, отца нет, бабушка в своей комнате. Посидим, посмотрим видео.

Бабушка. В комнате.

– Не могу, мне надо в офис. Может, кофейку как-нибудь выпьем. Заходи к нам, – тараторил я и не мог поверить, что это происходит. Я знал таких девушек. Им нравились напористые хамы. Теперь у меня есть преимущество – возраст. По крайней мере, я надеялся, что это преимущество.

– Угу, – разочарованно сказала Марина и сощурилась.

Я слышал, как что-то сильно ударилось в дверь в моей квартире. Я знал, что это у Луки, когда он надевал куртку, опять задрался рукав рубашки, и Лиза просто с силой тряхнула его, чтобы не поправлять. В этот раз Луке повезло: он не свалился на пол, а стукнулся об дверь, что, наверное, лучше.

Вдруг солнце засветило ярче, свет упал на рыжие растрепанные волосы Марины, зажег их золотым огнем, и я увидел нежные веснушки на ее предплечьях, тугой высокой груди и лице, едва заметные на розоватой, тонкой, прекрасной коже, фарфоровой, налитой свечением и юностью.

Если я продолжу смотреть на эту девушку хотя бы минуту, то пойду с ней, куда она скажет. Забуду про бабушку, про Лизу и Луку. Лишь бы прикоснуться к этим чудесным веснушкам. Она смотрит из-под прикрытых ресниц, выпускает алыми губами густые кольца дыма. Я должен бежать от нее, спасаться. Иначе будет поздно.

Махнув Марине на прощание, я вышел из подъезда и побрел к остановке. Я должен казаться бодрым. Я начинаю новый рабочий день. Навстречу мне проходили хмурые призраки в одинаковых дутых темных куртках.

Я еду в маршрутке до конечной. Мне кажется, что все смеются надо мной. С преувеличенным интересом смотрю беззвучную рекламу на экране. Я думал о Марине. Я так обрадовался ей. Обрадовался приглашению, хоть это и нелепо. Неужели, она правда хочет этого, хочет меня? Все это показалось мне грязным и подлым. Я устыдился и стал думать о Луке. Я себя заставил. У меня был целый час, и я мог думать о нем сколько угодно.

Имя выбирала Лиза. Я не ожидал от нее ничего подобного. Мне казалось, она упрется в Александра. Александр – универсальное имя на все времена и эпохи, как Анна для женщины.

Я узнал, как зовут моего сына спустя два дня после его рождения. Лиза родила его ночью 19 июля 2007. Мне было 22, ей 29.

Входили в моду совместные роды. Они были платными. Двести долларов, символически, но все же. Я решил не идти. Ночью я прекрасно выспался один на нашем зеленом диване. Я чувствовал блаженство – Лиза не ворочалась, не охала, не лягалась шершавыми пятками. Наутро сын уже существовал в моей жизни.

Днем я съездил на Савеловский рынок. Купил крошечные комбинезончики с вделанными варежками, несколько рубашек (почему-то без пуговиц, но мне сказали, что так надо), большую мягкую штуку, обшитую клеенкой с голубыми цветами, на которой пеленают младенцев и тонкий ершик, чтобы промывать бутылки для кормления. Я купил две соски для новорожденных с надписью «Papa is the best", подушку с утенком для Лизы и желтый гелиевый шарик, наверное, для себя. Я складывал покупки в большой белый пакет, а потом отвез его домой.

После обеда я купил яблоки, связку бананов, печенье и сок. На коробке было написано "Нектар манго" и нарисован красиво разрезанный фрукт. На кассе мне дали черный пакет с надписью «Найк». Его я отвез в роддом и передал медсестре в приемном, вписав свою фамилию в журнал передач и посещений.

Стоило мне закончить дела, как меня охватило неуютное чувство. Я не знал, куда себя деть. Тогда, решив, что так полагается, я напился. В тот вечер я в последний раз зашел в магазин, купил бутылку виски за четыреста двадцать рублей, две затвердевшие сосиски в тесте, две сыроватые самсы, чтобы съесть по одной сейчас и по одной утром. На случай, если вдруг вечером мне еще захочется поесть, я купил пачку семечек.

Я пил свой виски часов пять или шесть, разглядывал скрипача в передаче "Минута славы", смотрел комиссара Рекса: это где овчарка не разговаривает, но умнее людей и ловит преступников, слушал международные и криминальные новости и совершенно забыл о Лизе.

Утром, плавающими от похмелья глазами, я обнаружил в телефоне сообщение, где говорилось, что нашего ребенка зовут Лука. Лука – несерьезное имя, почти как имя Никита, которое мне всегда нравилось. Даже когда вырастет, человек с таким именем будет восприниматься немножечко маленьким. Я представлял себе хитрого русского мужика, за которого могу быть спокоен. Я был в восторге.

Когда он появился на свет, мама Лизы перевела на нашу карту "Кукуруза" огромную сумму в пятьдесят тысяч. На радостях, мы только и делали, что ели бутерброды с ветчиной и сыром и пили колу. Это было хорошее время. Мы были друзьями.

Здорово, что Лука родился летом – мы много гуляли в первые два месяца, когда он только появился на свет.

Когда он ходил в садик и теперь, в первый школьный год, мы с Лизой не переживали насчет модных дней Рождений в батутных центрах и аквапарках. Летом предполагается, что дети уезжают на дачу, в лагеря, в отпуск с родителями. Мы себя вели, да и сами в это верили, будто мы тоже куда-то уезжаем, и нам не нужно никого приглашать.

Я думал о Луке, испытывая умиление и счастье. Я знал, что скоро эти чувства закончатся, и я снова буду ощущать себя виноватым. Я не умею радоваться. Мне нужно быть несчастным и мне всегда должно быть стыдно.