Юрий Мартыненко - Стоянка поезда – двадцать минут. Роман

* * *

Бесконечно горели костры в окопах. В огне сжигали всё, что могло гореть и как-то согревать. На то, что открытый огонь демаскирует позиции – не обращали внимания – смерть от мороза была куда страшнее обстрела, при обстреле ещё были шансы уцелеть. Спустя время, медаль вермахта «За зимнюю кампанию 1941—1942 года» сами немцы называли медалью «мороженого мяса».

Что касается оружия, то Генрих считал, что русские всегда были наделены большим творческим потенциалом. Как в техническом, так и в интеллектуальном плане. Генрих вспоминал танки Т-34 и «Катюши», с которыми ему доводилось столкнуться на Восточном фронте, будучи рядовым связистом вермахта… Основным оружием пехотинца был карабин. Его уважали больше, чем автомат. Он был дальнобойным и хорошо пробивал защиту. Автомат был хорош только в ближнем бою. В роте имелось примерно 15—20 автоматов. Солдаты старались добыть русский автомат ППШ. Его называли «маленький пулемёт». В диске 72 патрона и при хорошем уходе это было очень грозное оружие. Ещё у русских на вооружении состояла снайперская винтовка Симонова. Очень точное и мощное оружие. Вообще, русское оружие ценилось за простоту и надёжность. Но оно было очень плохо защищено от коррозии и ржавчины. Германское оружие лучше обработано.

…Перечитывая, напечатанный на машинке текст, где описывал события под Москвой, Генрих всякий раз окунался воспоминаниями в самые страшные дни своего пребывания на Восточном фронте – в Сталинград… Но сил продолжать печатать в этот вечер абсолютно не оставалось. Вообще, садясь за, может быть, будущие мемуары, он, от силы, мог напечатать одну-две странички. И это раз в несколько дней. Выплеснуть сразу много на бумагу не позволяла тяжесть воспоминаний. Даже после одной-двух страничек приходилось рыться в домашней аптечке, выбирая что-нибудь лёгкое из снотворного. Алкоголь в таких случаях Генрих считал абсолютно неприемлемым средством…

10

Середина 1990-х годов.

Баба Анна пришла к соседке Дусе по каким-то делам и присела на табурет. В проём двери из кухни виден новый японский цветной телевизор. Идёт бразильский сериал. Глаз не отвести. Всё ярко и красочно.

– Проходи, Анна, сейчас кино кончится!

– Кого буду в обутках полы топтать? Мне и отсюда видно. Вон, как браво телевизор кажет.

– Антенну ещё поменяли, – с гордостью пояснила соседка. – Андрейка с поездки пришёл, установил.

– Он у тебя работает машинистом, разбирается в технике, – похвалила соседского внука баба Анна.

– Чем, интересно, закончится серия? Жаль до чего Марианну. Кобель-то еёшный опять загулял. Сменял Марианну на какую-то простигосподи.

– Хороший сериал. Играют прямо, как в жизни. Нашим так не сыграть. Ладно, соседка, пойду я.

– Куда? Сиди, смотри.

– Нет. Пойду. Обедать пора. Деду надо разогреть, – бабе Анне уходить, конечно, не хотелось. Не хотелось отрываться от цветного экрана.

– Сам разогреет. Василий твой неприхотливый. Бывало, не успеешь сварить ему, он и чаем напьётся. Кусочек сала принесёт из кладовки, хлеба сметаной намажет. Тем и обойдётся.

– Что есть, то есть.

– А попробуй моему не сварить по расписанию? Весь изворчится. Это сейчас старый угомонился.

– Ладно. Пойду я, Дуся.

– Что так скоро? И не посидела. Зачем-то ведь заходила?

– Да не помню. Вспомню, приду. А конец серии я знаю. Вчера вечером смотрели с дедом по своему чёрно-белому. Сейчас повторение…

– Я по два раза смотрю. Вечером и потом утром повторение. Если чего не дослышу, назавтра всё понятнее становится. Тоже мучились с чёрно-белым, пока Андрейка вот новый не подарил.

– Как называется-то? Деду сказать.

– «Самсунг».

– Ага. Слово-то непонятное.

– Японский телевизор, по-японски, поди, так называется.

– Не говори, Дуся, язык сломаешь.

– Молодые-то пишут?

– Пишут.

– Прибавления не обещают?

– Молчат покудова. Это дело нехитрое.

– Давно что-то не проведывали вас.

– Как же давно? А вот на прошлую пасху приезжали!

– Так-то недалеко живут. В одной области. Можно и почаще навещать. Хотя, конечно, у зятя служба, особо не разбежишься.

– Да, дело подчинённое, не гражданская жизнь, – поддакнула Анна, зная, что зять с военной службы ушёл, потому и прошлую пасху приезжали вместе с Юлькой. Но не рассказывать же всё Дусе, и так больно любопытная стала в последнее время. Хотя и раньше такое за ней наблюдалось, но всё равно, любопытства только прибавилось.

– Твой-то чем занимается?

– Кино смотрит про войну.

– Телевизор так и показывает?

– Выбросить бы к шутам…

– А ремонтировать не пробовали?

– Как же? Сколько раз уж мастер смотрел. Знакомый один из райцентра приезжал. Я же тебе, Дуся, рассказывала.

– Ой, вспомнила, Анна. Менял ещё лампы и что-то там паял.

– Меняй-не меняй, своё отработал. Чего уж там мечтать, что после новых ламп будет лучше показывать…

– Новый вам надо бы купить. Они теперь без всяких ламп выпускаются. И срок гарантии магазин даёт.

– Понятное дело, что новый ловчее, так ведь дорогущий…

– У Юльки-то с зятем и попросили бы? – по простоте души посоветовала Дуся.

– Неудобно как-то. Молодые. Самим копейка нужна в городе, – Анна почувствовала, что пора закругляться с разговорами. – Ладно, Дуся, дед, поди, потерял, пойду я…

…Чёрно-белый телевизор «Изумруд» опять забарахлил на самом интересном месте. На экране зарябило. Пропал звук. Василий поднялся со стула, держась за бок, подошёл, слегка постучал ладонью по верхней крышке телевизора. Изображение восстановилось.

К юбилею Сталинградской битвы показывали художественный фильм. Нервировала бесконечная реклама. Кино обрывалось, и с телевизионного экрана суперизвестный телеведущий приглашал россиян хорошо отдохнуть на круизном многозвёздочном теплоходе. Закончив говорить, суперпопулярный телеведущий чмокал в нос холёную псину, которая внимала речь любимца миллионов в течение короткого, но уже осточертевшего до тошноты рекламного ролика. По фильму о Сталинграде у Василия возникло двоякое чувство. Вроде, и так всё было на самом деле, как показывают в кино, но оставалось ощущение какой-то недосказанности… Василий понимал, что любой художественный фильм сочинён его создателями – сценаристами и режиссёрами. И никто из них, конечно, на фронте не воевал. А если и воевал, то, наверное, таких совсем немного. Да и как всю правду показать-изобразить на экране? Слишком страшно станет зрителю. И кто такое пропустит? У киношников тоже сверху начальство есть…

– Опять портачит? – в комнату заглянула с кухонным полотенцем в руках баба Анна.

– Опять!

– Может, антенну ветром покосило?

– Это нашу промышленность демократией покосило… В последнее время многие люди жалуются на ламповые телевизоры…