Маргарита Сосницкая - Записки на обочине. Рассказы

И вот теперь зверь носится у меня по комнатам, взлетает на штору, как бравый пожарник, и устраивает охоту на мух. Вы обратили внимание, что коты не разбегаясь с места могут взять высоту, раз в десять превышающую их кошачий рост? То есть они побивают рекорд любого чемпиона мира по прыжкам в высоту. Представьте, Бубка или какой другой атлет прыгает на двадцать метров вверх! И это без шеста, тренировок и разбега!

Впрочем, дело не в феноменальности котов или моей личной кошки, а в строении их кошачьих мышц. Феноменальность моей кошки заключалась в том, что при всех поверженных мухах, она не разбила ни одной чашки или вазы и даже не столкнула матрешки на шкафу.

По утрам она будила меня тем, что остреньким, шершавым язычком лизала пальцы – а это приятней любого самого сладкоголосого будильника. Я запускала руку в ее мех и не могла добраться до костей: их, кажется, и не было; неведомый, необъяснимый дух поселился в комок черного пуха и смотрел на меня желто-песочными глазами.

Вы уже поняли, что котомишка оказался кошечкой, и я назвала ее Басей.

Теперь не я, а она стала полной хозяйкой дома. Потому что я, во-первых, ухожу иногда на целый день, а она все время дома; во вторых, она может залезть в самые дальние углы шкафа и на шкаф, на все книжные полки, во все ящики стола, в посудомойку и даже в духовку, а я нет. Да что там в духовку – та была не включенной; однажды ее кошачье сиятельство Баська заснула в шерстяных кофтах, ожидавших стирки. Я сгребла их в охапку и заложила в стиральную машину. Да не просто заложила, а поставила на программу «шерсть» и программу запустила. Когда машина отгудела сначала, как самолет на взлете, потом, как самолет при посадке, я открыла ее, и оттуда выползла Бася. Потом она отлеживалась сутки под диваном, чем напомнила кота моего детства, из которого я пылесосом выуживала блох. Но это другая история. А пока Баська отлеживалась, я смогла спокойно писать. Что такое писать? Это водить ручкой по бумаге. Только охота на мух так увлекала ее кошачество, как мое сосредоточенное вождение пером по бумаге. Она следила за ним на присогнутых лапах, время от времени ударяя хвостом, потом совершала прыжок и избивала ручку лапами. Мне оставалось порадоваться, что я не художник и не пишу маслом, не то что бы это было?

Летом я стала уезжать на два-три дня. Накладывала Баське яиц, куриных потрохов, творогу, наливала воды и спускалась в гараж. Баська ходила по балконным перилам (мы с ней живем на втором этаже) и грозно мяукала. Я садилась в машину и исчезала. Когда появлялась, она в буквальном смысле слова кидалась ко мне на грудь. Пока я возилась с замком, она мчалась к двери так, что был слышен топот её лап. Дверь открывалась и моя котомишка, все больше походящая на котомедведя, висла у меня на груди и осыпала ласками.

И вот однажды, как обычно оставив ей запас провизии, я спустилась по лестнице и вышла из подъезда. И вдруг над головой раздался истошный, нечеловекоподобный крик. Не успела я сообразить, в чем дело, как к ногам моим рухнула черная тяжелая масса. Бася! Она тут же встала на лапы и, крича одно беспрерывное «мя-а-а-а», села мне на ноги, бодая их головой.

Я была сражена. Никто еще ради меня не бросался с балкона. Только обещали. А тут живое бессловесное существо… Я этого не заслуживала. Конечно, она могла это сделать не из-за меня, а из тоски и ради кого угодно, кто взял бы ее в тот дождливый вечер. Но это была я. Почему именно я? И кто такая она? Что за дух теплится в ее легкой, пушистой шерсти?

Я взяла кошку с собой.

Она оказалась занятной спутницей.

Обследовала все сиденья и под ними, куда я, понятно, вовек не забралась бы, и угомонилась рядом со мной. Поставила передние лапы на стекло и смотрела на дорогу, иногда мяукая одним немым раскрытием пасти. Потом прошлась по рулю и улеглась у ветрового стекла, разогретого солнцем.

Но кошка – не собака. Она, сказано, гуляет сама по себе. А у меня ни поводка, ни веревки и масса дел. Мне надо зайти, побывать, посетить. Что делать с кошкой?

В одном никаких сомнений: повсюду на дверях висит табличка «нельзя» и нарисован перечеркнутый пес. А кошкам, значит, можно? Я смело заходила во все учреждения и Баська моя за мной, не отставая ни на шаг! Без поводка, без веревки!

С тех пор я брала ее на прогулки. Она бежала рядом бодрой трусцой и вертела головой по сторонам. Она так пристрастилась к этим прогулкам, что садилась под дверью и назойливо орала, чтобы ее вели гулять. Но я потому и не завожу собаку, что у меня нет ни времени, ни терпения ее выгуливать.

И я стала выпускать кошку одну. Она бегала по двору, шныряла по деревьям, как белка, и возвращалась домой.

И вот я уехала на неделю, оставив квартиру подруге, ссорившейся с семьей. Бася венулась со двора и стала кричать под дверью. Подруга открыла. Но Бася не вошла. Она долго смотрела на подругу, которая как могла, даже колбасой, зазывала ее в дом, но Бася отступала спиной назад, пока не юркнула вниз по лестнице.

Она пришла на следующий день, попросилась домой, но опять, увидев подругу, удрала. Так продолжалось несколько дней. Потом кошка исчезла.

Я узнала все это, когда вернулась.

Я обходила все подъезды и подвалы, опросила всех соседок и зашла в дома рядом – никто бурой кошки с черными ушами и лапами не видел. Вернее, видели многие, но куда она делась, никто не знал.

Теперь я поняла, что Баська была для меня важнее всех дел и поездок. Никто ради меня не бросится с балкона, никто не уйдет из дому, потому что меня там нет, и уж конечно никто не станет следить за каждым движением моего пера.

Баська – милый мой, дорогой человек. Похожий на кота, медведя, медведицу. Все, даже оттенки своих желаний и чувств, передавала она одним «мяу». Разве это не чудо? Попробуйте вы.

Второго такого человека кошки нет. Нет моей Баськи, Басечки, Баси. Нет моей мягкой, теплой подружки. Где она теперь?

Я смотрю по вечерам на звездное небо.

Кого там только нет. И Рыбы, и Большая Медведица, и Малая. Может быть, там есть немножко и от моей Баськи? Ведь было же в ней что-то медвежье.

Голубенький, хорошенький, он лежал в почтовом ящике как раз так, что угол его виднелся в прорези. Ольга Кириллова заволновалась, никак не могла попасть ключиком, чтобы открыть ящик, а когда открыла, взяла конверт двумя пальчиками с любопытством и опаской.

И действительно, на конверте тонким черным пером был выведен ее адрес и фамилия с невероятным завитком барокко на букве «К»; обратного адреса не стояло.

– Так и знала, – поняла свою опаску Кириллова, поспешно поднялась по лестнице, зашла домой и положила письмо на стол.

Ее лихорадило от любопытства, но именно поэтому было страшно разрывать конверт: что в нем? какая новость? «Чей привет?» Или навет?