Борис Цеханович - Кто служил в армии, в цирке не смеётся. Сборник рассказов

Трос натянулся и я в азарте закричал: – Давай…, Газу…..

Двигатель взревел, задние колёса слегка пробуксовали, но зацепившись за твёрдый участок берега, машина медленно тронулась вперёд, уверенно выволакивая машину Джегутанова из воды. Водитель первой машины протащил на буксире автомобиль Джегутанова далеко вперёд, по большой дуге обогнул мойку и подъехал к нам, где по взмаху майора Сушинского остановился. Чуть проехав вперёд, остановилась вторая машина, откуда со всех щелей выливалась мутная вода. Сушинский, я и Лёва Геворгян направились к кабине, где сидел мой солдат, крепко уцепившись за баранку руля. Остальные офицеры предпочли остаться на месте и издалека наблюдать за последующими событиями, которые не замедлили произойти.

Видя, что Сушинский упорно молчит и сдерживает рвущийся в наружу гнев, я было с надеждой подумал что в принципе на этом «гроза и прошла»… Ну, немного поругают… Обзовут дураком…. Может объявят выговор. В конце-концов это не так страшно, а предсказуемо. Страшно, когда Сушинский выкатив в гневе глаза в красных прожилках, нависает над тобой и начинает крыть матом, то тогда действительно страшно.

Может быть и обошлось бы...., но начальник автомобильной службы не подумав, потянул ручку дверцы на себя и резко открыл дверь кабины. Вода, которая до этого просачивалась из кабины из всех щелей тонкими струйками, бурным потоком хлынула на брюки Сушинского, что привело его тотчас в состояния бешенства. Сначала майор немо только разевал рот, пытаясь хоть что-то произнести, но не мог. То ли он не мог, вот так с ходу найти подходящие для такого случая сильные слова и выражения, то ли он действительно онемел или же у него отказал в данный момент речевой аппарат? Тряс кулаками перед моим лицом, безмолвно тыкал пальцем в сторону автомобиля, обильно брызгая слюной во все стороны. Я уже смирился со всеми карами и наказаниями, которые ждали меня из-за этого происшествия в ближайшем и отдалённом будущем и с завистью наблюдал, как мой водитель Джегутанов в ужасе убегал в сторону боксов батареи. Я же убежать не мог, потому что у меня было самолюбие – я ведь всё-таки командир взвода, а не бестолковый солдат, да и в конце концов ощущал свою вину. Лёва Геворгян стоял рядом и хмуро наблюдал эту пляску "Святого Витта". Офицеры, которые находились недалеко за спиной Сушинского, веселились во всю, наблюдая этот спектакль одного актёра, но когда начальник в очередном приступе гнева поворачивался в их сторону, улыбки и смешки одним движением стирались с их губ и лиц. Командиры батарей и взводные становились серьёзными и укоризненно качали головой, "осуждая" меня за данное ЧП.

Наконец-то у Сушинского прорезался к всеобщему облегчению голос и он выдал в течение двух минут "на гора" всё что он думал обо мне, о моём ближайшем сексуальном будущем, которое было очень печальным и извращённым. Вспомнил о моих родителях, причём, вспомнил как-то совсем нехорошо. Все слова о моём будущем были такими яркими и цветистыми, образными, что все в том числе и я даже заслушались. И даже было странно слушать тишину, которая внезапно на нас обрушилась, когда у Сушинского иссяк словарный запас, запас всяких пикантных выражений. Самое странное, что солнце продолжало светить и продолжало катиться по своему извечному пути, а не рухнуло с небосклона на наш парк. Я был живой и не расстрелянный, а воробьи продолжали копошиться в куче мусора, выклёвывая оттуда какие-то грязные, но наверно до ужаса вкусные, зёрнышки.

Сушинский, в течение двадцати секунд осматривал промокшие насквозь брюки, растянув пальцами брючины в разные стороны, попытался что-то с них стряхнуть, после чего поболтал ногой обутый в сапог и, услышав там весёлое побулькивание, вдруг сам рассмеялся и уже обычным голосом обратился к старшему лейтенанту Геворгян.

– Лёва, ну прапорщик ещё пацан молодой, а ты ведь не сопливый лейтенант… Геворгян, ну ведь эту молодёжь учить надо… Что за прокол такой? Полгода и уже третья машина… Лёва, ну ёлки-палки…

Старший лейтенант Геворгян был типичным представителем армянской национальности как внешне, так и внутренне. Был крупным и сильным человеком. Был грамотным артиллеристом и отличным командиром, имел весёлый и добродушный характер и за всё это в совокупности пользовался огромным авторитетом и уважением среди однополчан. Поэтому даже майор Сушинский общался с ним почти как с равным.

Мой СОБ сокрушённо покрутил головой, потом залез на бампер и открыл капот, секунд тридцать смотрел на двигатель, спрыгнул и решительно подошёл к начальнику автомобильной службы полка.

– Товарищ майор, всё будет нормально. Сейчас всех водителей поставлю на машину, к вечеру раскидаем движок. Просушим, с утра всё продуем и к вечеру заново соберём. Я так думаю, что вечером и заведём.

– Ладно, Лёва, действуй. Я тебе сейчас ещё своих пару специалистов подошлю. Ну, а ты Цеханович, пошли со мной....., к командиру. Я думаю, ему весело тоже будет, как и мне.

Я облегчённо вздохнул: Раз Геворгян сказал, что завтра вечером машина будет заведена – так оно и будет. Ну, а командир? У него чемоданное настроение. Сегодня-завтра в полк прибудет новый командир полка, а подполковник Скворцов уйдёт в артиллерийскую дивизию начальником штаба. Так что моя утопленная машина ему уже не помеха. Ну, посмеётся, ну слегка пожурит. Фигня всё это.

В помещении дежурного по парку Сушинский позвонил в канцелярию нашей батареи и приказал моему комбату тоже идти в штаб полка, отчего у меня совсем испортилось настроение. Капитан Чистяков был отличным командиром батареи, спокойным как слон, руководил батареей уверенно и грамотно и был тем командиром, у которого не только можно поучиться и приобрести определённый военный опыт, но он сам не жалел своего времени и нервов, обучая меня. Поэтому я был в полку, несмотря на свою молодость, не на последнем счету. Я думал, что меня сейчас в кабинете командира полка отругают одного, а комбату достанется лишь остатки праведного гнева командира полка и Сушинского, то теперь может так получиться, что на Чистякове все оторвутся по полной программе, а меня оставят на закуску. Вот это меня не устраивало.

Ожидая, что всю дорогу до штаба Сушинский будет ругать меня, был безмерно удивлён его молчанием, причём это молчание не носило характер грозовой тучи, которая вот-вот разразится громом и молниями над моей головой. Майор что-то сосредоточенно обдумывал, лишь искоса иногда поглядывая на меня.

В штабе царила непонятная лёгкая суматоха и возбуждение, причина которой стала понятна через несколько минут – только что прибыл новый командир полка. Сушинский открыл дверь командирского кабинета и хотел было туда уже зайти, но вдруг остановился и произнёс в глубину кабинета: – Товарищ подполковник, я потом зайду…, – хотел закрыть дверь, но послышался весёлый голос командира.