Владимир Шмелев - Рождество в Москве. Московский роман

Марта, старшая сестра, внимательно следила за моей обувью, как бы я её не испортила, не намочила, не извозила в земле. Папа купил мне летние туфельки на ярмарке в Кёльне по случаю, как рассказывала мама, премии за восстановление железной дороги, где работал инженером. Туфельки были из кожи, необыкновенные, похожие на те, что были у любимой куклы Роми, украшенные бантиками и стразами. Марта, завидуя, выговаривала: «Всё тебе, любимая, а мне остаётся за тобой горшок выносить».

Мама, не уставая, холила садик. Для неё это бремя было самым лёгким. Сидя на скамеечке, прижав к себе куклу, наблюдала, как Марта, что была строже, чем мама, помогала ей подвязывать на тонкие прутики с бечёвками, что тянулись вокруг беседки, дикий виноград. На зиму его стелили под валежник и тряпки по земле, также укрывали кусты роз от холода, а по весне всё распрямлялось и направлялось по периметру дома. Ещё мне нравился дикий горошек за свой необыкновенный запах и нежный цветочек. Марта ругалась, когда я руками трогала лепестки. Однажды она даже меня ударила. Я не заплакала и не обиделась, потому что мама требовала слушаться старшую сестру. Мама обожала мелкие цветочки: у нас росли подснежники, что появлялись, как и первоцвет, сразу же, как сходил снег. Были ландыши, незабудки, анютины глазки, ноготки. Цветы были маминой слабостью. Она стремилась к тому, чтобы они были везде: на тканях, тарелках, фартуках, скатертях, занавесках, платочках и платьях».

Маленький розарий крохотного палисадника. Розы белые, красные, розовые, мелкие, крупнее, махровые. Нежные, что вовсе без колючек, роза-ругоза вроде садового шиповника, пахучая, из её лепестков хорошо заваривать чай. Перед тем как осыпаться розам, мама предусмотрительно собирала поникшие головки, сушила лепестки, какие для заварки, другие для добавления в ванну. Я любила купаться в воде с ароматом роз. Марта, как всегда, язвила: «Любимой дочурке всё», – хотя и ей разрешали насладиться этой роскошью после меня.

До стоянки, где Габи оставила машину, после мессы нужно было пройти через сквер Китай-города. Звучала какая-то музыка, молодёжь в предвкушении Рождества уже была в плену праздника. На лицах сияли улыбки, пары в обнимку казались счастливыми. Радость виделась кругом в наряде города, что блестел и переливался как одна сплошная новогодняя ёлка, украшенная немыслимым количеством огней.

Москва заметно похорошела перед чемпионатом мира по футболу. В России в 2018 году – прошли выборы президента.

Как и ожидалось, им стал Путин. Он многое смог, но предстоит ещё больше. Россия – удивительная страна, несмотря ни на что, её уважают в мире. Жаль и обидно, что Германия, увлекаемая политическими авантюристами, не один раз несла потери, непоправимые, благодаря их безумному желанию захватить Россию. Разве смыть кровь невинных с прекрасного лица Германии, что исказилось до отвращения, превратив его во всё поглощающую гидру? Возможно ли преображение в образ добра и света, чистоты и справедливости? «Верю в Германию, у неё славное будущее.

Кто-то вновь твердит известное выражение Drang nach Osten. Кто внушил немцу это, почему он вновь должен погибнуть (и, возможно, со всем миром) за чьи-то интересы?! Чем можно оправдать бесславные кровавые походы на восток, когда сама Германия, кроме позора и невосполнимых потерь, ничего не получила? Теперь пытаются залатать дыру нехватки рабочих рук эмигрантами. Кто сделал Германию мишенью, разместив на её территории атомное оружие, не подконтрольное ей самой, внушив о североатлантическом братстве и что это в её интересах? Кто подзуживает и стравливает Европу с главным соседом – Россией? Глупо и недальновидно в мире, где конкуренция не подразумевает дружбы и даже партнёрства, изменять прагматизму и здравому смыслу. Холодная фаза Третьей мировой, включающая в себя санкции, дезинформацию и желание взять на испуг, обложив Россию по всему периметру границы всем, чем можно: от бактериологического и атомного оружия до самого современного глобального суицидального хаоса по интернету, выведения из строя экстренной защиты, путём хакерского взлома, подавив сигналы оповещения о распространении губительного импульса из космической волновой установки над территорией России, вот-вот перейдёт в горячую. Путин нашёл достойный ответ: «Посейдон», «Буревестник», «Пересвет» – оружие, способное защитить Россию.

Утомлённая Габриэль не заметила, как потеряла нить размышлений, заснула и была напугана, когда стюард на немецком (летела она на самолёте Люфтганзы) очень вежливо и предупредительно произнёс:

– Фрейляйн, произведена посадка.

«Что, – подумала Габриэль, – мы уже в Москве?»

Миллионы людей прокляли Германию и немцев, и это проклятие довлеет над ней. «Любимая, дорогая Германия, – думала Габи, – твоя трагедия в твоём непонимании русского духа». Этот народ победить невозможно, слишком прост. А в простоте – незамысловатая мысль: русские не цепляются за жизнь, легко с ней расстаются за идею, правду, справедливость, Родину, Бога. Потому только у русских есть пословица: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». Их отчаянная храбрость сродни безумию. Какой ещё народ может так сказать: «На миру и смерть красна» или «Биться до последней капли крови!»

Габи не переставала удивляться богатству русского языка, её поражали народные пословицы, фразеологизмы. Однажды, наткнувшись на незнакомое ей выражение «шкурный» интерес и найдя объяснение в специальном словаре, она разгадала русскую душу. «Вот именно, – решила она: у русских начисто отсутствует «шкурный» интерес». Конечно, бывают и исключения из правил, и при этом почему-то предстал образ Оргиева, любимого мужа. Но он только по паспорту русский – европеец до мозга костей.

Габи ни на секунду не забывала о том, что она немка. Все её попытки думать на русском ей не удались. Сознание приспособилось, и память почти не подводила в знании русского языка, что она освоила в совершенстве и могла на нём на автомате говорить и рассуждать, при этом параллельно слова, фразы звучали на родном языке. Первое время это беспокоило её, потом она легко адаптировалась. Труднее было, когда она сталкивалась с непониманием людей, вдруг узнавших о её национальности. Не враждебное восприятие и тем более возмущение, удивляясь, хотели узнать подробности. На все попытки залезть в душу Габриэль давала понять, что не расположена к подобным разговорам. Искренность была не в её характере, тем более что она невольно нередко была подавлена чувством вины за зверства нацистской Германии. Мучилась вопросом, как случилось, что Германия с её классической, гениальной немецкой философией, поэзией, музыкой родила монстра, с отвратительным человеконенавистническим фашизмом?