Владимир Шмелев - Александровский сад. Московский роман

– Хочешь эту зажигалку? Обжечься можно.

Я смеялся в ответ:

– У меня свои девчонки, им и платить не нужно, так у них свербит между ног.

Уже работая в больнице № 57 не мог избавиться от комплекса шалопая. Мне хотелось шальной жизни, зажигать по полной. Мчаться по Москве на новеньком авто, подаренном отцом, с девчонками, друзьями, безудержного веселья, бесконечного праздника. Тогда мы тесно стали общаться с Инной. С Наташкой все было кончено. Тогда я не до конца осознавал ее поступок – самоубийство.

Сумасшедшая музыка, вино и девицы, готовые на все по первому зову. И это снимать и выкладывать в интернет по ходу движения. Гнать по встречке, обгонять всех в ночном городе, подсвеченном тысячами ламп. Мосты, набережная, красота – мы ликуем вместе с прекрасной Москвой. На спидометре – 160–180 км. И вдруг – визг одной из моих сучек:

– Вэл, прекрати, мне страшно!

Сбавляю скорость, вспомнив, что мой отец всего лишь замминистра, возглавляющий Рыбнадзор страны, не олигарх, и не нефтяной магнат, и даже не банкир. И, тем не менее, многое могли себе позволить на зависть родственникам, что облизывались на то, как красиво мы живем.

Отец потешался над ними: на людях они воспитанные, а за спиной шипят, как гады. Когда им что-то надо – кланяются, когда нет – не заметят. Отец вообще был страшный человек: людей презирал, на мать руку поднимал, обзывал, сам гулял направо и налево. Мне он говорил:

– Дай я тебе за вихры потреплю. Растешь, парень, умишко прибавляется.

Мать робела перед ним, лишь иногда она возмущалась, когда его поведение выходило, как она выражалась, за рамки приличия. Однажды во время какого-то приема в Кремле на ее замечание, что он ведет себя развязно и прилюдно потянулся за третьим бокалом, он показал ей язык так, чтоб никто не заметил.

– Сколько можно издеваться надо мной? – плакала мать.

– За что ты меня унижаешь?

– Дорогая, – смеялся он в ответ, – неужели все так плохо, или ты устала быть богатой? Не забывай, как рискую, за это можно, думаю, списать все мои недостатки.

В общем-то, все было неплохо, даже очень неплохо. Кого-то сажали, ловили на взятках, отец ухитрился избежать, лишь тот случай, когда к нам забрались те отморозки, что чиркнули мне по лицу, напугал их… С родителями что-то произошло, ведь я у них был один. Отец всегда ругал мать за то, что она больше не стала рожать.

Время летело. И вот я уже – дипломированный хирург. Отец добрался до второй строчки – первый замминистра. Мы узнали, что такое роскошь, уже не знались с родственниками, вошли в соответствующий круг общения. Мать занималась собой, омоложением. Отец усваивал этикет и все прочее. В правительстве его ценили и время от времени чем-то награждали. Ни на чем его не подловили, но напряжение, сказалось, да и интересные дамы, к коим он испытывал слабость, старались, как говорится, во всю прыть. Я предупреждал его:

– Отец, как врач должен заметить: не забывай о возрасте. Те таблетки, что видел у тебя, могут так возбудить, что сердце не выдержит.

Организм забарахлил после одного случая, когда, как он выразился, переутомился, переусердствовал, потерял сознание. Стал более тщательно следить за своим здоровьем.

Если, учась в школе, увлекся виртуальной реальностью, погружался с головой и сходил с ума по играм, то в институте меня захлестнула любовь сразу ко всем заметным девушкам. Мне всегда хотелось секса, и всегда добивался своего.

Но однажды мне стало скучно, оттого что все было просто и не составляло труда. Красавицы сдавались без боя, правда, для интриги иногда кочевряжились, выпендривались. Поломаться считалось хорошим тоном, так и говорили: «Поломалась приличия ради».

«Распущенные девки», – звала их мать. Отец, напротив, смеялся: «Ну что делать, когда девочкам хочется любви и ласки?»

Мать больше всего боялась, что буду, как многие, наркоманом или «голубым», поэтому была снисходительна к моему донжуанству. Ей так хотелось, чтоб стал медиком, врачом, непременно хирургом. Когда-то сама мечтала об этом. В их семье все были медиками. Она просила только об одном:

– Учись, врач – такая прекрасная профессия.

Сейчас врачи уже не те, да и тогда не все придерживались морали и уж тем более клятвы Гиппократа. Врачи убивали пациентов случайно на операционном столе. Врачей убивали от отчаяния, не веря им, что они сделали все, чтоб спасти пациента. Как говорится, измельчал народ, измельчал до пагубности.

Я – стильный, вероломный, неотразимый мой кураж, обаяние, деньги и результат – вседозволенность и доступность. Жизнь как приключение – моя мечта, но все твердят: «Надо остепениться». Стоял на своем: «Потанцую, пока молодой».

Ночные клубы Москвы – отдельная песня. Быстро их перерос – там одни поганки. Да отец стал прижимать деньгами. Разозлился после того, как очередная сука, узнав его телефон, оповестила о неизбежной беременности. Отнял банковскую карту и грозился отобрать мобильник за полмиллиона, что подарил после поступления в институт. Когда в очередной раз меня лишили прав, кричал так, что мать убежала в свою комнату и не показывалась до утра.

– Давай ключи, на такси куплю тебе абонемент на год. Голову включай, научись вести себя красиво, достойно хотя бы внешне. Не забывай: ты сын – человека публичного, госчиновника, дискредитируешь отца, пожалеешь об этом. Наша фамилия на слуху. Не дай повод всяким писакам, что только и ждут нагадить, оболгать.

Все его слова не задерживались в моей голове, как говорится, в одно ухо влетает, в другое вылетает. Когда же он неожиданно вспомнил Бога, я присвистнул, так и хотелось возразить: «Чья бы корова мычала».

– Тебе бы к Николаю Угоднику, его мощи в храме Христа Спасителя из итальянского города Бари.

Я промолчал, хихикнув про себя: «Вот куда тебя занесло, папаша. Может, еще скажешь: чти отца своего. Хвост на работе накрутили, или еще что-то, или какое-то недомогание. Неужели я так достал?»

Его полоумная мать – моя бабка все твердила про Бога. Я как-то прикрикнул на нее: «Ты, старая, утомила меня». Повзрослев, подумал: «Неспроста тогда раздражался. Видимо, злые силы восставали во мне. Что-то лихое было в отце, да и мать отличалась упрямством, и это перешло ко мне. Понятно: гены. Отец с начальственным тоном, и мама с замашками администратора горничную строила. Со всеми, кто приходил в дом с услугами, не церемонилась, сразу давая понять, что они всего лишь рабсила.

Во мне формировалось что-то подобное, дополненное интернетом, играми, скейтом, роликами, велосипедом, и на мопеде я погонял. В парке обязательно – тир. Метал нож и одно время ходил с ним, потом сменил на травмат.