Лоя Ксеанелис - Тайное вплетение

Подхватив её на руки, Коста пересел на кресло, но, передумав, вскочил, опустил сопротивляющуюся жертву на кровать, задрал подол, грубо исследуя бёдра, ягодицы, снизу добрался до груди, сжав до боли в ладонях. Ожогами горели отвратные поцелуи.

– Пусти! Закричу! – рванулась Эля, чувствуя себя загнанной ланью.

Молодчик опять закрыл кривящийся рот губами, удерживая одной рукой тонкие запястья, другой сдёрнул с тела юбку, трусики. Оторвавшись от губ, довольный своей находчивостью, изрёк:

– Ну вот! Теперь кричи!

В сознании угодливо развернулась ужасающе позорная картинка, где на призывный крик сбегается общага, все эти мужланы, которые сами клянчили любви, благосклонности, близости, насмехаются, рассматривая маслянистыми глазами растерзанную обнажённую фигурку. Олег тоже, конечно, увидит её жалкое унижение; наверное, сначала пожалеет, потом с презрением отвернётся.

О! Она знала нравы закрытых войсковых частей! Никто разбираться не станет. На пару с Костой отправят в Союз, никогда ей более не увидеть милого сердцу Кузнечика. Опять придётся изнывать от безысходности в руках истеричной мамаши, слушая бесконечный, надрывный трёп по телефону о шалаве дочери, которую попёрли из Германии за непотребное поведение. А потом маменькин прихвостень, её женишок, потащит девушку в ЗАГС из милости, чтоб всю жизнь бахвалиться благородством да попрекать. Нет, не выйдет!

Может ещё Олег в драку ввязаться, тогда и его попрут раньше срока, он её тогда возненавидит. Даже если всё замнут, всё сойдёт всем с рук, Эля останется опозоренной, не посмеет поднять голову, взглянуть в глаза свидетелям своего позорища, ни обелиться, ни отмыться никогда не сможет. Девушка не видела выхода.

Коста наседал, глаза горели похотью, вожделенно оглядывая нагое тело, мокрые губы дрожали от возбуждения.

– Ну же! Что же не кричишь? Кричи!

– Пусти, Коста, пусти! Я девственна, – выдавила Эльга.

– Спокойно! Сейчас проверим! Не переживай, не зверь, чай, прорывать не буду. Мне нужна твоя грудь, нужна ты. Вся ты! Неужели не замечала, как действуешь на меня?! Тихо! Будешь послушной – больно не сделаю, – бормотал мужчина, расстёгивая штаны, прижимая несчастную к матрасу.

– Господи, только бы никто не вошёл, – прошептала Эля, теряя силы…

– Поздравляю! Ты теперь женщина! Прости, не сдержался, больно сладкая, – усмехаясь, отчитался насильник, когда всё закончилось.

Эльга почти ничего не почувствовала – ни боли, ни удовольствия, ни стыда, только отвращение; с ней обошлись как с безгласным животным – отымели при незапертых дверях. Коста выпустил фигурку из своих медвежьих объятий, встал, оправил одежду, разглядывая растерзанное, жалкое тело лежащей в оцепенении девчонки. Вдруг та ожила, встрепенулась птицей, рванулась к столу, надевая на ходу юбку, поправляя топ. Вытащив аптечку, сходу засунула какую-то таблетку в рот, на кухне запила водой. Мужик присел на кровать, заинтересованно наблюдая за суетой растрёпанного воробышка – гордая королева внезапно исчезла.

– Что мечешься?

– От тебя детей не хочу! – выпалила молодуха.

– Детей не будет. Чернобыль за плечами. Облучён.

– Плевать. Не хочу всё равно!

– А я хочу! – чуть не закричал он, ощутив страстное желание иметь ребёнка именно от этой женщины. – Ты у меня вторая, всего вторая девушка за всю жизнь. Остальные шлюхи, пробу некуда ставить.

Строптивица с ненавистью взглянула в сторону говорившего, вложив в свой взгляд столько презрения, что Коста поторопился неуклюже подняться да убраться восвояси. Она бросилась следом, заперла дверь. Способность думать, анализировать возвращалась. Эльга привела себя в порядок, глянула в зеркало.

«Ну, вроде ничего не изменилось. Я та же! Никто ничего не узнает. Из-за такого ублюдка не стоит страдать! Не дождётся!» – уговаривала она себя, накладывая грим на раскрасневшееся лицо.

Потом грустно подумала, что, видно, изнасилование проходит у неё по судьбе. Три раза ей удавалось увёртываться, удерживаться на краю. После учёбы в вечернем институте домой вынужденно возвращалась затемно. Первый раз удалось освободиться, мягко высмеяв зарвавшегося паренька; тот пришёл в чувство, он был совсем незрелый пацан, извинялся потом. Второй и третий раз на помощь пришли терпение, ласковое увещевание да прохожие. Главное было – оставаться на тропинке, дождаться реальной помощи, какого-нибудь взрослого, сильного мужчину. С трудом, но удалось вывернуться. Третий раз сильно ударил по психике. Минут тридцать сдерживала свински пьяного, распоясавшегося самца разговорами, лестью, пока не дождалась подмоги. Тот был красив, искренне не понимал, отчего она сопротивляется. Женщин, стариков, детей до поры до времени не тревожила, чем успокаивала парня, смягчая обстановку. Москва – сложный город!

«Что ж вся пьянь на меня лезет? Сегодня, видимо, не мой день, но надо жить. Что, в сущности, произошло? Мне двадцать семь лет, девственность начала тяготить. Сказать кому – не поверят, что в таком возрасте ещё дожидаюсь своего Грея. Олег не поверил».

Ни слёз, ни жалости к себе Эльга не испытывала. Только омерзение.

«Самой хотелось бы распорядиться нетронутостью, отдать по своей воле тому, кто вызвал романтические чувства. Однако у Олега Вета, парень совсем позабыл происходившее с нами безумие, нет мне места в его жизни. Он никогда теперь не поверит, насколько чиста была глупая москвичка в ту единственную нашу ночь, про первый поцелуй не поверит. Видно, так суждено, зато этот сдерживающий фактор теперь окончательно исчезнет из моей жизни».

Закончив с макияжем, спокойной, безучастной барышней вышла из комнаты, кликнула подружку. Под ручку, весело переговариваясь, приятельницы двинули к клубу. Коста стоял на крыльце, с изумлением провожая взглядом удаляющиеся фигурки. Не верилось, что гордячка полчаса назад несчастной, растрёпанной птицей лежала под ним. Будто ничего не случилось, скользнула равнодушно-холодным взглядом, в лице ничего не дрогнуло. Он не привык к безразличию. Бабы сами вешаются на него, и эта будет скоро в лицо заглядывать.

Следующий день оказался очень напряжённым для Эли на работе. Она принимала, отпускала, пересчитывала, регистрировала большое поступление товара. Домой вернулась вымотанная, заперлась, приготовила нехитрый ужин. Вышла на пять минут в дамскую комнату. Когда вернулась, чья—то нога не дала закрыть дверь.

Коста ввалился, оттеснив хрупкую фигурку вглубь, прижал створку спиной. Он виновато смотрел ей в лицо, пытаясь вызвать ответный взгляд. Эльга отводила глаза. Покаянно опустив кудлатую башку, в которой явственно проступало нечто бычье, принялся просить прощение, говорить комплименты, осыпать возвышенными эпитетами. Потом вдруг разразился тирадой, что, если б мадмуазель сама не захотела, ничего бы не случилось, только боязнь сдерживала трусиху, а так всё свершилось по обоюдному согласию. На возражения не хватало ни сил, ни желания, лишь устало усмехнулась в ответ.