Станислав Богданов - Вторжение деструктов. Новое житие

– Ты меня греешь, – немного подумав, изрёк Миша. – Вот прижмёшься и согреешь. Но у меня такое предчувствие, что нам следует ещё пару минут здесь постоять. Так, на всякий случай.

– Ну, давай постоим коли так, – согласилась Ира, выпуская клубы морозного пара. – Я не против, – постучала она меховыми ботами в тигровых разводах.

В ответ на такое терпение Миша взял её ручки и стал растирать их своими. Через варежки, как говорится. Она нежно поцеловала его в нос. Вскоре Миша почувствовал спинным мозгом усиливающееся напряжение. Будто близилась опасность. И верно – кто-то сдавил его плечо рукой и как следует, тряхнул.

Вот так значит, подумал парень. В Москве, стало быть, так знакомятся. Явно, что бионегатив так проявился. Только чего ему надо? Сейчас выясним…

– Я вас слушаю, – сказал он как можно учтивее, не оборачиваясь.

– Слышь, это я тебя слушаю. Повернись, алло!

– Это можно, – встретившись глазами с Ирой, он, придерживая её за одну руку, слегка подался назад. – Так лучше?

Перед ним (а вообще-то за спиной) высился заправской амбал. Весь в чёрной кожанке. Несмотря на мороз, с непокрытой, выбритой до синевы головой. Глазки у этого переростка были узенькие и неопределённого цвета. Такая помесь гориллы с носорогом. Было видно, что мальчик, хоть и не привыкший много думать, на этот раз медлил. Что-то или кто-то стеснял его «безбашенные» действия.

– Ты чё здесь в натуре типа обжимаешься? Чё, в своих Сочах? Герла наша и неча её приватизировать. Понял или на пальцах объяснить?

– Мальчик, ты в каком классе учишься?

– Я не понял: здоровье чё – по барабану? К стоматологу охота? Чё ты здесь паришься? Гони отсюда в натуре!

«Кожаный» сделал попытку взять Мишу за грудки. Но тот умело сделал ему апперкот левой в почку. Правда, рассчитав удар – в пол силы. Зубы верзилы лязгнули, на глаза опустилась сизая поволока. Руки он всё же опустил. А Ира, крепче вцепившись руками в Михаила, едва не сорвала его рукав. В её глазах соседствовал ужас с восхищением.

– Слышь ты, гандон, – голосом полным плачущей неуверенности начал парнишка. – Я щас по мобиле вызову два грузовика РНЕ. Тебя щас в натуре оттрамбуют. Яйца на брусчатке будут! Понял? Граждане! Русские люди! – заорал он, озираясь. – Жиды руку подняли! На меня! На русского! Вы чё, в натуре, за меня не подписываетесь?

Пару-другую минут продолжалось это якобы патриотическое излияние. За это время, показавшееся ему Вечностью, Миша и Ира узнали о себе много нового. Ира, оказывается, предала русскую идею, путаясь с жидо-масоном. К тому же с заезжим, что было ещё хуже. (Вот бы с местным – тогда…) Миша, понятное дело, был в самом худшем положении. Ему давалось всего 24 часа. Собрать вещи, помыться, побриться, чтобы забыть сюда дорогу. Сюда, значит в Москву в частности и в Россию вообще. Улепётывать предлагалось непременно в Израиль. Иру от таких речей хватило сперва в жар, затем в холод, наконец, в хохот. Она громко хохотала, повиснув на Мишином плече. Сам же парень, собрав спокойствие в кулак, лишь покачивал головой. На каждую тираду бритоголового парировал: «Ну да, ну да. А, ну понятное дело! О, как всё запущено! А, ну Бог с тобой! Ой, прости нас Господи, рабов Твоих грешных».

Несмотря на то, что вокруг ходили люди, никто даже не остановился. Вдали маячил наряд милиции с дубинками и рацией. Но они также не думали подходить.

– Слышь ты, ушибленный! Что б я тя здесь больше не наблюдал. Понял? В поездах не ездей – под колёса бросим, – напоследок бросил бритый в пространство. Смачно плюнув, он заскрипел «берцами» к толпе таких же бритоголовых, в кожанках, притоптывающих у стеклянного подсвеченного купола Торгового центра. Они, вволю посмеявшись, сорвались с места. На Мишу с Ирой даже не посмотрели.

Ой, кто-то у меня дошутится, подумал Миша игриво. И про Сочи ему известно.

– Я не поняла, любимый, что это было? – обдала его белёсым паром девушка, что вволю насмеялась.

– Да так. Много силы – ума не надо, – филосовски изрёк он. – Ты мне сейчас точно рукав оборвёшь.

Пройдя через Кузнецкий мост, они вышли на набережную Москвы-реки. Шествуя по брусчатке Красной площади, Миша с удовлетворением отметил: грязно-серый полог, окружающий Кремль, будто ослаб и поредел. Неужто, и на мне закручена судьба Великой России? В толпе, на которую опускались сумерки (до поезда «Москва-Адлер» оставалось четыре часа), происходили мистические явления. То Мише казалось, что седое от мороза и снега Лобное место обступила толпа длиннобородых людей в сермяжных армяках и лаптях, в собольих шубах на золотых и серебряных застёжках; стрельцы с бёрдышами теснили её, а сверху думный дьяк нараспев читал указ Иоанна Васильевича IV об учреждении опричнины. То ему представлялось польско-литовское нашествие. По бревенчатой Москве с белокаменным Кремлём и златоглавым казанским собором, что своими куполами отображал созвездие Ориона, носились закованные в латы польское гусары с шумящими на ветру лебедиными крыльями. В амбразурах стен клубились залпами чугунные и медные пушки. Польские паны в парчовых кунтушах кричали из бойниц проклятия ратникам Минина и Пожарского, что, разгромив войска гетмана Ходкевича, осадили московский кремль, где был заперт будущий царь – Михаил Романов с чадами и домочадцами. То покрытая дымами столица («сердце России», по определению Наполеона Бонапарта) была заполнена армией «двунадесяти языков». Солдаты в разных мундирах и киверах, французы, пруссаки саксонцы, ганноверцы, итальянцы, швейцарцы, голландцы сновали по горящим улицам. Волокли тюки награбленной одежды, узлы золотой и серебряной посуды. Валялись пьяные и покрытые сажей. В пепле и грязи. Многие из них падут бездыханные по старому смоленскому тракту. Ведь они надругались над святынями русского и российского народа. Обесчестили церкви и соборы, где устраивали конюшни и отхожие места. Жалко и поделом…

Мише также представился парад ноября 1941-го. «Коробки» полков, уходящих на фронт. Ползущие по заснеженной брусчатке железные коробки игрушечно-малых Т-70 на бензинных двигателях, дизельных Т-34. Врезавшаяся по кинохронике шеренга красноармейцев в суконных шлемах, с американскими ручными пулемётами Льюис. Все проходящие смотрели на трибуну Мавзолея, седую от мороза, где в окружении вождей стоял Иосиф Сталин. Покачивая рукой над суконной фуражкой, в простой шинели, он провожал уходящих на фронт. Многим было суждено погибнуть. Но ещё многие выжили и отстояли Великую Россию. Но без злорадства российский народ вспоминает о 750 000 германцах, погибших в битве за Москву. О почти 10 миллионых потерях Германии, большинство из которых отдало Богу душу на Восточном фронте. Всё в руке Божьей.

Сколько же костей легло в Русскую Землю? Зачем? Сколько душ живёт и воплощается в ней? И у каждой своя судьба. Карма, так называемая, что на санскрите означает «мудрость». Не потому ли столь сложна судьба моего Великого Отечества, что столь сложны и многочисленны судьбы его народов? Настоящему поколению предстоит дать ответ.