Петр Немировский - Джен

– Я больше не хочу быть музыкантом, не хочу быть поп-звездой, – тихо промолвил Френсис. Затем, оглянувшись по сторонам и убедившись, что, кроме нас, здесь никого нет, зашептал: – Знаете, что со мной недавно произошло? Месяц назад я… видел своего святого – святого Франциска, в честь которого меня назвали. Когда я был маленьким, бабушка мне много рассказывала про святого Франциска. И я его недавно увидел. Это случилось ночью. В мою комнату въехала огненная колесница, запряженная тремя белыми лошадьми, и в горящем шаре я рассмотрел своего святого. Он был в одной рясе, подвязанной веревкой, и босиком. Он осенил себя крестным знамением – вот так, – Френсис перекрестился. – Святой сказал, что ждет меня, что я должен следовать за ним.

Я от изумления открыл рот. Невольно припомнил репродукцию какого-то католического святого, висевшую в его комнате среди бандитских плакатов.

– Не знаю, доктор, почему, но с тех пор я чувствую себя виноватым во всем. Я самый страшный на земле грешник. Мне очень плохо… Ах, почему меня не посадили тогда в тюрьму?! Почему мне дали лишь год условно? – он крепко сжал костлявые кулаки.

– Погоди, Френсис, погоди. Ты никакой не преступник. Это мы все преступники, если допустили такому случиться с тобой. А ты ни в чем не виноват. Да, ты участвовал в ограблении квартиры, но ты же сам мне когда-то сказал, что стоял на шухере и даже толком не знал, что ту квартиру собираются обворовывать.

Кивая мне в ответ, но явно меня не слушая, он зачем-то стал закатывать рукав своей черной футболки. Затем вытащил что-то из кармана своих широких джинсов. Я не успел рассмотреть, что это. Через миг после щелчка в его руке блеснуло лезвие ножа.

– Я заслужил это! Заслужил! – вытянув вперед оголенную левую руку, он вдруг стал полосовать ее ножом.

– Получай, mother-fucker!

Кровь брызнула на его черную футболку, полилась на джинсы.

У меня помутилось в глазах.

Секретную кнопку тревожной сигнализации, вмонтированную в стол, я жал сильно, насколько мог, мысленно укоряя себя за то, что до сих пор ни разу не удосужился проверить, работает ли она. «Где же полиция? Почему так долго?!»

– F-fuck, f-fuck! – орал Френсис, мотая головой. Он уже не резал себе руку, а смотрел на стекающую кровь. На его лице играла какая-то дикая, радостная улыбка.

В крови были его нож, крест, даже борода.

«Как же быть? Где же эта чертова полиция?!»

…С грохотом распахнулась дверь кабинета. Ворвались трое полицейских из госпитальной охраны.

– Не двигаться! Всем оставаться на своих местах!

Мгновенно Френсис был повален на пол, и на него сверху уселся один из копов, заведя ему руки за спину и надевая наручники. Другой коп, схватив парня за волосы, крепко прижимал его лицо к полу. Черная футболка Френсиса быстро покрылась пятнами крови. Руки копа, наручники тоже были в кровавых пятнах.

– Доктор, вы в порядке? – спросил меня третий полицейский. Он поднял нож с пола и, вытащив из кармана небольшой целлофановый пакет, раскрыл его и положил туда нож.

– Да, все о’кей, – ответил я, внимательнейшим образом рассматривая идеально круглую красную вмятину от кнопки на своем указательном пальце.

Копы подхватили Френсиса под мышки и поставили на ноги.

– Можно вести его?

– Да, можно вести.

– Куда его? В психиатрическую ER?

– Да.

– Пошли, парень.

Френсис дернулся пару раз, ему было явно неудобно в таком положении – руки за спиной, еще и в наручниках, и два копа с обеих сторон сжимают его тощие, почти без мышц, руки.

– А ну тихо, парень! Иди смирно, – велел один полицейский, схватив Френсиса сзади за шею, и с нажимом наклонил его голову вперед.

– А-а…

Его отвели в Психиатрическую скорую. Там сделали укол. А потом отправили в «ку-ку хауз» госпиталя в Манхэттене, где есть специальное отделение для пациентов, имеющих открытые криминальные дела – Френсис все еще находился под надзором прокуратуры, отбывая год условно.

– В каком он госпитале? – спросила Джен, рассматривая свое прекрасное лицо в зеркальце косметички.

Ее веки блестели и переливались серебристыми блестками, на длинных ресницах лежал густой слой туши. Она была в приталенном длинном сиреневом платье. Судя по всему, шла на какое-то пати.

– Что ж, в целом картина мне ясна: мальчик не выдержал стресса, перемен, – продолжала она, когда мы в ее кабинете готовились к совещанию персонала клиники, где мне предстояло представить дело Френсиса.

А я, сложив ладони между своих раздвинутых коленей, сидел на ее «психотерапевтической» кушетке, предназначенной для пациентов.

– Слишком много хорошего свалилось на твоего Френсиса в короткий срок. К хорошему тоже нужно привыкнуть. А он оказался не готов. Это – во-первых. Во-вторых, Френсис стал курить марихуану, а трава, как известно, у некоторых людей вызывает галлюцинации. Ну и в заключение: его психиатрическая болезнь тоже не стоит на месте, а развивается. Вот тебе и ответ на вопрос, отчего у него произошел нервный срыв и почему он резал себе руки. А ты, Виктор, все сделал правильно, не растерялся, тут же вызвал полицию. И не укоряй себя ни в чем, мы, психотерапевты, всего предугадать не можем, – она защелкнула косметичку.

– Да-да, все верно: стресс, трава, галлюцинации, болезнь. Но, может…. Может, он действительно верит в Бога? Может, только сейчас, став свободным, оказавшись среди нормальных людей, которые о нем хоть чуточку заботятся, он наконец почувствовал в себе Бога? Почувствовал какое-то раскаяние, посчитал себя виноватым? Захотел покаяться за свои пусть даже мелкие грешки, которые в его глазах сейчас приобрели огромное значение? – я смотрел перед собой, где на полу словно возникали и расплывались какие-то темные пятна.

Джен покачала головой:

– Виктор, тебе будет трудно работать с психически больными. Ты копаешь слишком глубоко. А это опасно – и не только для психически больных, но и для психически здоровых.

Она поднялась, давая понять, что супервизия закончилась. Взглянула на свои золотистые часики на руке:

– Все, надеюсь, мы с тобой достаточно детально обсудили эту историю.

Однако я оставался неподвижен.

Меня душила ревность: вот сейчас она уйдет – в своем обворожительном платье, в туфлях на высоком каблуке, вся в блестках – к нему, к этому проклятому хрычу Шварцу. И я не знал, что сделать, чтобы этого не случилось.

Удивившись, Джен смотрела на меня, пытаясь вникнуть в причину моего «пассивного сопротивления». Догадалась. Решительно подошла к двери и защелкнула замок.

Вернулась и присела передо мной на корточки:

– Милый Виктор, я долго не хотела начинать этот разговор, но, видимо, придется. Я знаю, что ты ко мне неравнодушен. Но не надо. Не надо сидеть в машине возле синагоги по субботам, подкарауливая меня. Не надо следить за мной, когда я иду после работы. И рисовать меня тоже не надо. Договорились?