Лиля Подгайская - Новогодние истории

– Будь другом мне, храбрый батыр. И князю своему передай, что мы не хотим с ним враждовать.

– Добро, буду, – опустив копье, кивнул Претич.

После этого печенег спешился и передал воеводе узду своего коня, а также, в знак мирных намерений, передал свой лук и стрелы. Ну и Претич не оплошал: копье-то он при себе оставил, но меч свой, щит и кольчугу передал хану. Это была мирная сделка, так что можно было на что-то надеяться… если, конечно, печенеги не опомнятся и не вернутся, сообразив, что их обманули.

Степняки и впрямь довольно скоро поняли, что поспешили отступить. Так и не появилась перед Киевом княжеская рать… «Ну а вдруг все же появится?» – рассуждали они. Потому и не уходили далеко, стали за городом, там, где речка Лыбидь протекает. Киевляне теперь могли за водой к Днепру ходить, а то и рыбачить понемногу. И никто не знал, как дальше все повернется.

А потом и впрямь появился князь Святослав. Примчался, как тот пардус, с которым его часто сравнивали. И был он так же, как и этот зверь, лют и свиреп. По его наказу конница стремительно налетела на стан печенегов, те бросились наутек – но кто ж уйдет от пардуса? Потому и полегло их немало. И долго потом белели печенежские кости в травах вокруг Киева, а воды Днепра поглощали тела степняков на корм водяному. Палатки же их, кони и скот стали возмещением для тех, чьи дома сгорели на Подоле и в окрестных урочищах.

Святослав въехал в Киев под ликующие крики. Однако бывало и так, что люди говорили ему в лицо:

– Ты, княже, чужой земли ищешь и о ней заботишься, а своею пренебрегаешь. Едва не взяли нас печенеги, и мать твою, и детей твоих. А был бы ты тут, а не в пределах дальних, не осмелились бы копченые дойти до самого Киева, матери городов русских!

Святослав надменно смотрел и молчал. Не велика честь князю на попреки кожевенников и гончаров отвечать!

А вот кто был встречен в Киеве как настоящий герой, так это Претич. Даже к князю не было у киевлян такого расположения, как к этому воеводе черниговскому.

Как-то на большом пиру в честь отражения врага Ольга и Святослав стали расспрашивать Претича, как вышло, что он так вовремя подошел с подмогой и отпугнул супостатов от града.

– Да отрок один из Киева к нам добрался и сообщил, в какой вы беде.

– Надо же, сумел-таки кто-то пробиться! – восхитилась Ольга. – Уж мы столько лазутчиков посылали, да только перехватывали их степняки, а потом, прости Господи, на кол сажали у самого Боричева взвоза, чтоб видели мы, в каких муках они погибают…

Святослав спросил воеводу:

– А что же ты не привел этого храбреца к нам на пир, Претич? Полную шапку серебра из княжеской казны отсыпал бы ему собственной рукой.

Претич почесал бороду, плечами пожал:

– Да мне тут и самому не все ясно. Паренек-то и впрямь ловкий был, а потом… Заснул он после того, как я его отдыхать отправил, и больше не проснулся. Позже хоронившие его волхвы сказывали, что во сне парнишечка умер. Сердечко, дескать, остановилось. И вышло, что даже имени его я не узнал. Может, в Киеве кто о нем скажет? Может, знает кто?

– Непременно расспрошу, – пообещала княгиня.

И сдержала слово. Да только никто не смог сказать, кем был посланец и как его звали.

Но память о том, что он совершил, осталась навсегда.

– М-м-м… – сиплю я, просыпаясь оттого, что моей щеки коснулось что-то, пахнущее Дженни. Духами, ванилью выпечки и еще чем-то неуловимым – наверное, этот аромат присущ только ей. Иногда моя жена кладет на подушку букетик ландышей или свежий рогалик из пекарни напротив, благоухающий корицей, – все это действует на меня куда лучше дребезжащего звонка будильника. Однажды мне досталась даже ярмарочная свистулька с высовывающимся большим красным языком и пожеланиями непременно показать этот язык моему боссу. Нечего и говорить, что настроение после подобного пробуждения потом весь день на высоте!

Я окончательно открываю глаза и улыбаюсь. Сегодняшний сюрприз – конверт такого солнечного цвета, что не заметить его просто невозможно. В таких конвертах я обычно нахожу смешные рожицы, смайлики, распечатанные на принтере анекдоты или просто целый ряд крупно выписанных восклицательных знаков. В дни, когда я получаю все это, мне кажется, что жизнь особенно полна.

Итак, конверт. Я не спешу его замечать, желая продлить момент утреннего блаженства… еще и потому, что таких сюрпризов я не получал уже давненько. К тому же сегодня выходной и канун Нового года, так что можно никуда не торопиться. Краем глаза я замечаю, что Дженни здесь: стоит в дверях и явно ждет, чтобы я нашел ее послание. Надеюсь, там не коробочка с живой лягушкой, как в прошлый раз: едва я открыл ее, лягушка прыгнула так, что попала прямо мне в лицо! Потом мы с женой долго и со смехом ловили ее, чтобы выпустить на лужайку. Впрочем, сейчас зима – не слишком подходящее время для лягушек…

Внезапно я замечаю, что Дженни, остановившаяся в дверях нашей спальни вполоборота, почему-то не смотрит мне в глаза. Ее собственные глаза при этом подозрительно припухшие и красные. Как будто она долго резала лук. Или плакала. Плакала? Почему плакала? Кажется, я ничем ее не обидел… Утреннюю дремоту как рукой снимает – я рывком сажусь на постели. И замечаю, что половина Дженни не смята. Значит, она не ложилась? И… и почему на ней надето пальто?

– Можешь не вскрывать конверт и не читать письмо… наверное, будет лучше, если я скажу тебе сама и сразу. Я… я ухожу от тебя, Джордж.

– Что?… – тупо переспрашиваю я. Похоже, меня заклинило, и это «что» я произношу далеко не в первый раз.

– Что?… Что?… Что все это значит?… – растерянно бормочу я, хотя все более чем очевидно и в разъяснениях не нуждается. Кроме красных, заплаканных, ускользающих от меня глаз Дженни я отчетливо вижу все остальное: и собранный чемодан у ее ног, и застегнутое на все пуговицы пальто, и ее судорожно сжатые руки…

Однако кроме этого совершенно идиотского «что» я не могу выговорить буквально ничего. Я растерян и тяжело дышу – не потому ли, что у меня нет опыта в подобных вещах? Я… мы с женой прожили тихо, мирно и без душераздирающих скандалов двадцать два… нет, уже двадцать три года, и никогда раньше… Да, черт возьми, никогда раньше! Никогда! Вот почему я так глупо таращусь и никак не могу взять в толк, что Дженни действительно бросает меня!

Я вскакиваю с кровати – не встаю размеренно и неторопливо, как все последние совместные годы, а именно вскакиваю, будто меня укусила в задницу оса… тут же наступаю на свалившееся на пол одеяло, запутываюсь в нем и валюсь обратно, клоунски задрав ноги и распахнув рот. Я знаю, что выглядит все это донельзя смешно. В другое время Дженни непременно бы посмеялась – нет, мы бы вдвоем посмеялись. Мы катались бы по полу от хохота! В любой другой день. Но только не сегодня. Сегодня! В последний день года, когда я собирался спокойно позавтракать, неспешно листая утреннюю газету, а потом, взяв жену под руку, отправиться с ней в город – еще раз поглазеть на украшенные остролистом и омелой праздничные зимние базары, потолкаться в улыбающейся, принаряженной толпе… Купить очередной стеклянный шар с маленьким домиком, зарянкой на веточке, снеговиком или целым миниатюрным пейзажем внутри и со снежной метелью, поднимающейся в глицериновом небе над всем этим всякий раз, стоит только встряхнуть сувенир. У Дженни целая коллекция подобных штуковин, и она радуется как ребенок, стоит нам найти что-то оригинальное! И я бы обязательно нашел шар, какого у нее нет, и купил бы его тайком, когда она отвернется, чтобы потом… Потом… О господи!..