Олег Руденко - Герои забытых сражений

Мы стреляли – враги падали, но они приближались. Я успел выпустить ещё две стрелы до того, как пришлось драться врукопашную. Нас было не много и силы были неравны. Несколько десятков, против сотни…

Мои друзья и знакомые… мои братья-воины падали от мечей и копий моего врага! Я дрался! Я слышал каждый крик умирающего брата! Через силу бился, в руках держа свой верный меч… на пути к поражению! Я дрался и ждал, когда же закончится это. Когда меня убьет стрела, копье, меч, топор…

Но я не умирал. В конце я остался один, окруженный руссами, которые не убивали меня и я склонил голову, надеясь на быструю казнь.

Линия боя переместилась не в нашу сторону. Я понял, что наша армия проигрывает, и я тут остался совершенно один.

Они смотрели на меня, но не убивали… почему? Я стоял на коленях, меч я воткнул возле себя, но правой рукой держал его. Я был весь в чужой крови. Шапка моя слетела. Волосы были пропитаны землей и кровью, мои руки были порезаны, а одежда моя разорвана.

Я услышал их говор. Я не различал, что они говорят, даже пару слов. Один из них подошел ко мне и что-то сказал. Я поднял голову и попытался им показать, что не понимаю их. Их воин ударил меня в ответ на мои знаки, но я не потерял сознание от удара.

Воины переглянулись, улыбнулись и начали бить меня ногам и руками. Я закрывался он них. Их было слишком много. Я чувствовал, как мои кости в груди сломались, а глаза налились кровью. Мне было больно, но я не издавал звука.

Они смеялись, радовались победе и наверно моей боли. Я открыл заплывшие глаза и увидел свой меч. Попробовал дотянуться до него – за это я получил удар с ноги по лицу. Моя шея чуть не сломалась от этого сильного удара.

Я попробовал дотянуться ещё раз, встав на колени, но получил удар по груди и упал на спину.

Они много говорили. Я их не понимал. Единственное, что понял: они пытались что-то сказать именно мне, но как мне что-нибудь можно было объяснить?

Двое подняли меня с земли, и я увидел свой меч. Несомненно, это мой меч! Форма и блеск, словно месяц луны! Он звал меня! Я слышал голоса. Они были повсюду! Меч звал меня, просил прекратить это осквернение!

Я схватил этот меч и прямым ударом вонзился в одного из воинов. Другие с яростным криком начали колоть меня. Я чувствовал, как холодное копье впивается в меня, словно лев, впивается в добычу, и топоры, которые ломали мне кости, словно рубили дерево.

Я умирал. В одиночестве. Среди врагов, но без страха…

Я так и не смог привыкнуть к грохоту двенадцатифунтового орудия. Каждый выстрел, который издавала пушка, пронзала мое тело насквозь, и я замирал на некоторое время, мое сердце будто останавливалось, и я умирал в своем сознании, но через пару мгновений снова оживал и тащил новый снаряд для следующей артподготовки.

Я начал служить ещё мальчишкой (мне не было и четырнадцати). Был 1699 год. По приказу нашего царя-батюшки! Хотя? Кого я обманываю!

Когда мы собрались всей деревней около дома помещика, наш священнослужитель Нестер зачитал приказ, в котором говорилось в воинской повинности перед государем. Вначале были приглашены добровольно, следом принудительно. Так я и попал – второй волной сбора, так как был из семьи холопов.

Нас отправили в лагерь под Ясенькой – небольшой деревней близ Петрограда. Как только приехали у нас спросили наши имена и фамилии. Большой гурьбой расположили в казармах, места было очень мало, ясам спал на полу, не разрешили даже сено подстелить.

Утром нас разбудили общим подъемом и отправили на площадку (после я узнал, что это называется «плац») и нас построили в несколько рядов. На улице было жарко, стоял июль, и температура была выше тридцати градусов. Все вокруг потели и неприятно пахли, так как нам даже не дали сходить на реку, которая была неподалеку.

Из рядом расположенных казарм вышли шесть человек и построились в ряд на определенные расстояния. После они начали называть каждый фамилии. И тут началась суматоха. Каждый, кто слышал свою фамилию, и имя подходили к нему, он вручал ему листок и показывал куда идти.

Я получил листок и отправился в пятую казарму. Там нас было не много, и я понял, что попал не в пехоту. Я боялся, что попаду на борт корабля. Ведь я не умел плавать! Ещё в детстве я упал в прорубь, но чудом меня вытащил от туда отец и с тех пор я боялся воды. Но после инструктажа нашего старосты я понял, что попал в артиллерию.

Нас обучали ровно два года. Меня долго кидали из стороны в сторону. Вначале я был «подносчиком», после меня повысили до «заряжающего», потом до «наводчика». Но уметь точно стрелять оказалось не по мне, и меня обратно перевели в «заряжающего». Я отправлял по ходу службы весточки своим родителям. Немного рассказывал как тут. Писать меня научил дьяк, как и моих родителей. Но от них я ответа не получал.

Тут было в целом хорошо. Кормили исправно, как в деревне я работал помимо службы – косил траву, убирался в казармах, чистил ботинки офицерам.

Год 1702. Меня отправляют далеко на север. В последней весточке, я пишу, матери и отцу о том, где я буду служить, куда они могут писать письма. За два года я не получил от них письма, но высылал исправно им деньги. Хоть у меня была сестренка и маленький брат, но я был уверен, что мои деньги помогут им хоть немного.

Наш царь Петр воевал со шведами и ему нужны были новобранцы. По дороге туда я слышал от людей о том, что артиллерия живет там день-два, что я буду благодарить Бога, если останусь жив и цел в костях.

Мы прибыли туда 26 сентября 1702 года. Нам дали команду расположить орудия на холме, напротив форта и готовиться к артподготовке. Когда мы поставили орудия, нам немедля сообщили выдвигаться в казармы до дальнейших указаний, но при этом оставили подносчика Тихона из нашей батареи охранять орудия.

В нашем районе боевые действия должным образом не велись. Бой был на море. Как нам сообщили, что более пятидесяти кораблей флота Петра выдвинулись против флота Шведов и если они оттеснят врага, то наша задача разбить правую часть форта, которая находилась возле мелководья и отчаянно охранялась шведами. Наши офицеры отправили нас назад к пушкам и велели ждать. Тихон, уставший с дороги, крепко спал возле двенадцатифунтового орудия.

Я сел рядом с ним, но так и не смог уснуть до глубокой ночи и заснул только под утро. Утром меня разбудил офицер пинком по сапогу, я резко встал и выпрямился.

– Так, перекатить пушку на галеру, – сказал он мне.

– Так точно! – ответил я ему.

Я разбудил Тихона и Ваньку. Втроем мы быстро зацепили к повозке со снабжением нашу пушку, и повели лошадь к галере, на которую указал наш офицер Аркадий Иванович. Вода… я иду к воде. От одной мысли мне становилась не по себе, но я знал, что галера довольно устойчива и поэтому немного успокоился.