Богдан Сушинский - Лавровый венок для смертника

А какой шум поднялся бы, если бы авантюра вдруг оказалась раскрытой. Она принесла бы ему, Шеффилду, известность, какой никогда не добивался ни один писатель страны.

«Впрочем, в главных героях ее все равно оказался бы Шеффилд, – неожиданно открыл для себя Согред. – И его любовница, она же адвокат. А ты вновь предстал бы перед уголовным миром эдаким тюремным придурком, решившим позариться на чужой талант и, в конце концов, потерявшим даже то, чего добился за все годы службы. Вместе со свободой».

Он резко оглянулся, словно интуитивно почувствовал, что за ним уже пришли. Груди барменши покоились на стойке бара, как две вязки увядших бананов.

Встретившись со взглядом Согреда, она тоскливо и безнадежно, словно истосковавшаяся дворняга, позвала его, наперед зная, что он не отзовется.

– Погоди хоронить себя, – пробормотал Рой, отводя глаза и вновь наполняя бокал. Вино попалось какое-то совершенно не хмельное и безвкусное, будто не из винограда его надавили, а из пережеванных жвачек. – «Сценарий составлен чертовски хитро. Все зависит от концовки. Интересно, какой ее видит Шеффилд? А сама Эллин? А прибившийся на Рейдер в поисках своего „психологического натурализма“ Грюн Эвард? Круто замешано, круто! „Психологический натурализм“, – оскалился Согред матерым волчьим оскалом. – Уж кто-то, а ты, Грюн, познаешь его сполна. Замыслившему этот интеллектуальный бред полоумному профессоришке такое даже не снилось».

Реальная возможность в течение одной-единственной ночи расправиться и с ненавистным его Грюном Эвардом, и с живым – все еще живым! – классиком; заодно завладев его рукописью, – затмевала сейчас в сознании Согреда все: страх перед возможным провалом, элементарную осторожность, желание оказаться там, на втором этаже, у ножек островной секс-бомбы.

«Тот, кто хоть однажды вкусил от „плодов“ литературной славы, уже не способен отречься от нее, – стукнул кулаком по столу Согред. – Не способен – вот в чем погибель!»

Домой Согред так и явился с недопитой бутылкой вина.

Заслышав шаги, Эллин, а вслед за ней Грюн Эвард спустились со своей голубятни, чтобы здесь, в гостиной, поприветствовать его и доложить, что они готовы.

– Не умеете ценить работу, мистер Согред, – упрекнула его Эллин, аристократическим жестом представляя Грюна Эварда. – Перед вами узник камеры смертников Том Шеффилд. Жертва правосудия и легенда крепости-тюрьмы «Рейдер-Форт».

– Потому и завидую, что ценю… вашу «работу», – улыбнулся Согред той же улыбкой из подворотни, какой еще недавно завлекала его барменша из сосисочной.

– Не льстите мне, Согред. И вернитесь к действительности.

Рой галантно склонил голову и тотчас же критически, с ног до головы, осмотрел Эварда. Это был взгляд начальника тюрьмы. Особое внимание его привлекло лицо. С помощью всевозможных красок и теней Эллин привела его почти в полное соответствие с оригиналом. Нужно быть слишком придирчивым к человеку, идущему на смерть, чтобы обнаружить в нем хоть какие-то более или менее заметные перемены.

– По-моему, вдвоем вам, Грюн, было там, – повел подбородком в сторону ведущей вверх лестницы, – чертовски хорошо. Стоит ли портить такую ночь, отдавая ее камере смертников? Подумай, Грюн. Я бы на твоем месте…

– Ты на своем месте уже «отсидел» по разным тюрьмам добрых полтора десятка лет, – хмельно сатанел Эвард. – Пусть даже в роли начальника. Так позволь мне отсидеть хотя бы одну ночь. Чтобы познать, что такое истинный психо-натурализм.

В постели женщина, очевидно, не щадила его, что, впрочем, не помешало Эварду довольно основательно нализаться.

– То есть ты твердо решил ехать в «Рейдер-Форт»?

– Кажется, ты желаешь унизить меня в глазах этой прекрасной леди, – великосветски подхватил Грюн под руку адвоката. – И свести на нет весь ее труд.

Поцелуй, в котором он припал к руке женщины, засвидетельствовал, что Грюн не прочь бы вновь вернуться в постель. Близость тела Эллин пьянила его сильнее вина.

– Это твое решение, Грюн, – совершенно иным, суровым голосом заявил Согред. И все же немного выждал. Если бы Грюн хотя бы заколебался сейчас, он наверняка отставил бы поездку в тюрьму. И попытался свести всю «операцию по освобождению Шеффилда» к шутке. Рою очень хотелось, чтобы искатель приключений отказался от своего замысла. В этом ему виделось собственное спасение. Но Эвард твердо стоял на своем. – Это твое решение, – повторил начальник тюрьмы. – Хотя мне вполне понятны его мотивы.

– Во всяком случае, старик Краузе одобрил бы его.

– И непременно одобрит, – поддержал Согред. – Даже пребывая на том свете.

– Главное, чтобы он одобрил произведение, которое появится вследствие моих экспериментов.

Согред не ответил. Все, что можно было сказать по этому поводу, уже сказано, поэтому он терпеливо выдержал паузу, вполне достаточную для того, чтобы получить право перейти к обсуждению конкретных действий.

– У нас, друзья мои, проскользнет всего одна неточность: вместо казни будет имитация, и проведем мы ее сегодня же, вечером. Ровно в девять. Чтобы не тревожить на рассвете ни тебя, Эвард, ни людей. Тем более что утром Шеффилд должен вернуться в камеру. Не возражаешь?

– Против возвращения Шеффилда в камеру? – хмельно улыбнулся Эвард, покачиваясь перед Согредом на носках.

– Против казни, – жестко уточнил начальник тюрьмы, незаметно переглядываясь с Эллин. Автор сценария этой смертоубийственной авантюры стояла, опершись локтем о пьедестал выполненного из красного дерева бюста Наполеона. Она оставалась невозмутимой, как великий корсиканец перед сражением под Ватерлоо.

– Мсье палач, я готов. – Согред обратил внимание, что лицо Эварда отекло, глаза налились сонной истомой.

«Как бы он не уснул мертвецким сном еще до казни!» – всполошился начальник тюрьмы, вспомнив, что в последний бокал, который Эвард должен был опустошить уже после бурных сцен любви, – в постели Эллин настроена была получить все сполна, – эта фурия обещала подсыпать Грюну какое-то особое снотворное. Правда, адвокат уверяла, что доза окажется настолько мизерной, что он не уснет. Будет лишь основательно, почти до полной деморализации, ослаблена его воля, но кто знает…

– Не волнуйтесь, Согред, не волнуйтесь, все в порядке, – поняла причину его тревоги Эллин.

Шеффилд вносил в рукопись рассказа последние поправки, когда дверь камеры со скрипом распахнулась и появился Стив Коллин. Заметив его, смертник поспешно сгреб в кучу листы и, не зная, куда их спрятать, прижал к груди, словно мальчишка, застигнутый за книгой, читать которую ему не позволяли.

– Я не собираюсь лишать вас этой услады, мистер Шеффилд, – не упустил своей возможности Коллин. – Святотатствуйте над словом, святотатствуйте.