Александр Койфман - Московские были

На работе тоже не в кого было влюбляться. В бригаде одни женщины. Не все, совсем не все по лимиту. Есть москвички, и их не менее половины. Они самые опытные и зарабатывают больше всех. Да, в управлении несколько бригад каменщиков, есть механизаторы. Там почти сплошь мужчины. Но что это за мужчины? Солидные отцы семейств или пьянчужки-молодежь. Конечно, ко мне приставали, пытались пригласить на свидание молодые парни из соседнего общежития. Но они мне не нравились.

Ответила Анке, что не знаю, влюбилась ли, но это так хорошо, так не похоже на жизнь в Москве. И сразу же перевела разговор на лагерь, на чудесный лагерь. В лагере действительно было хорошо: поездки в горы, в старую столицу – Велико-Тырново, а потом на Шипку. Поездка тяжелая, больше трех часов на автобусе в одну сторону, но интересно было смотреть, где стояли, а иногда и замерзали на посту русские солдаты. Запомнился поход на постановку софийского театра имени Ивана Вазова, приехавшего в Варну на гастроли. Правда, в театре я плохо понимала болгарскую речь, только некоторые слова, но ставили «Вишневый сад», а я эту пьесу знаю чуть ли не наизусть.

К сожалению, две недели пролетели быстро. Мы последний раз вместе с Арманом на берегу у скал. Он обещает писать, надеется приехать в Москву. Я ему верю, хочу верить. Прощаемся, и на следующее утро снова автобус, самолет, и я в Москве. Приехала в общежитие в рабочее время, девочки все на работе. Уткнулась в подушку и проревела минут пятнадцать – двадцать. А ведь перед этим держалась.

Потом вымыла лицо и полезла в чемоданчик, лежащий под кроватью. Вытащила заветную рукопись. Ну не рукопись, всего лишь тридцать вырванных из общих тетрадок листков, исписанных с двух сторон ровным почерком отличницы. Писала в девятом классе, прочитав «Алые паруса», а потом еще и еще рассказы и повести Александра Грина, стихи Волошина. Грезила синим морем, скалами, о которые разбиваются волны, крымскими виноградниками, сухими степями с высящимися там и тут курганами. Артур Грей и Ассоль, их любовь, алые паруса, уплывающие в синеву моря. Все смешалось в голове пятнадцатилетней девушки.

И я начала тогда писать свою «Повесть любви». Конечно, все происходило в Коктебеле. Откуда мне было знать, что это отнюдь не райский уголок. Моя героиня, только что окончившая гимназию, встречает здесь офицера, моряка дальнего плавания. Они гуляют по набережной, которой там и в помине нет (откуда она в деревне с семьюдесятью жителями?), вместе посещают Максимилиана Волошина и Марию Степановну Заболоцкую в их уютном доме. Едут на бричке в Феодосию смотреть картины Айвазовского. Моряк уходит в кругосветное плавание, а героиня стойко ждет его три года, отвергая многочисленных поклонников. И вот ее герой, ее мечта возвращается из плавания, повышенный в очередной чин, и на набережной делает ей предложение руки и сердца. А потом… потом я не знала, что писать дальше, и остановилась. Рукопись не показывала никому.

Как это не похоже на то, что испытала я. Хотела порвать и выбросить эти тридцать страничек, но стало жалко. Не ясно, правда, чего. То ли себя, сидящую на кровати в одиночестве, то ли ту мечтательную девочку в девятом классе, то ли свою мечту. Засунула рукопись в чемодан и запихнула его подальше под кровать. А тут и девушки пришли с работы. И начались расспросы:

– Как там? Какие парни? Встречалась ли с кем-то?

Но Анка предупредила, что дома ничего рассказывать нельзя. Поэтому с удовольствием рассказывала об экскурсиях, о море, о «воспитательной работе», но ни слова об Армане. Это должно остаться только моим. С нетерпением жду от него письмо. И письмо пришло. На очень приличном английском Арман пишет, как ему недостает меня, наших встреч. Вспоминает, как мы проводили время и что делали. Мне даже немного стыдно читать. Но письмо я сохранила. Единственное письмо, оно даже сейчас у меня в том стареньком чемоданчике, все забываю выбросить. Сразу же ответила, подождала две недели и написала еще одно. Но больше писем от Армана не было.

И все равно я на него обиды не держала. Может быть, отец перехватывал мои письма, может быть, Арман уехал в Париж, ведь собирался поступать в колледж. Не знаю. Мне казалось, что никогда не забуду эти счастливые недели.

Неприятная история произошла с Володей – нашим комсомольским секретарем. Через несколько дней после моего возвращения он пригласил меня в кафе, мол, расскажи, как отдыхала. Мы посидели минут двадцать, я успела рассказать то, что можно было рассказывать, но вижу, он не слушает. Потом пригласил к себе. Я встревожилась, но виду не подала. Улыбаясь, сказала, что должна встретиться с подружкой, назвала Лену, которая когда-то подсказала мне, как можно остаться в Москве, хотя давно уже с ней не встречалась: она и работала на другом объекте, и жила в другом общежитии. Володя нахмурился и начал довольно резко выговаривать мне, что так не делают, что долг платежом красен. Я молчала, но не хотела с ним идти, это было бы предательством по отношению к Арману. Мы разошлись в разные стороны, и он остался в большой обиде на меня.

Лена, я вспомнила ее. Мысли перенеслись в 1967 год, когда я очень самоуверенно пыталась поступить на факультет журналистики Московского университета. Ведь в школе учительница литературы говорила, что у меня талант, я пишу прекрасные заметки в стенгазету. По литературе была всегда самой лучшей. Да и по всем гуманитарным предметам. Конечно, по физике и математике в четвертях были только четверки, я не понимала тогда, что мне их немного натягивают. Но по всем остальным предметам были всегда только уверенные пятерки. Классный руководитель – наша Виктория Львовна, пыталась вытащить меня на серебряную медаль, но у нее ничего не получилось.

И это было потрясением, когда мне по английскому поставили на приемном экзамене тройку. Отчетливо помню, как вышла, ничего не соображая, из помещения, где сдавала английский. Все было, как в тумане. Возвращаться в Зеленодольск, на улицу Серова, 87? Ни за что. Лучше смерть, лучше броситься под поезд метро. Но ко мне подошла Лена – абитуриентка, с которой мы познакомились совсем недавно в столовой, посмотрела на меня.

– Завалила?

– Да, Лена, тройка.

– И у меня. Придется опять идти на стройку. Я уже третий раз заваливаю экзамены. Наверное, пойду в следующий раз сдавать в другой вуз.

– А что? Разве можно пойти на стройку? У тебя ведь тоже нет московской прописки.

– Нет конечно. Но на стройку берут. Кто-то же должен здесь работать. У строителей есть лимит.

– А кого берут? Нужно иметь профессию?

– Нет, они берут практически всех. Главное, чтобы был молодым и здоровым. А профессии научат быстро. Девушек берут штукатурами или малярами. Учат за месяц. Вернее, учат прямо в бригаде, чего там хитрого?